Первый заместитель Председателя Совета Министров СССР протирал неизменное пенсне тряпочкой.

– Давайте ваши документы, – не глядя на посетителя, протянул руку Берия.

– Там всего один листок, успеется, – ответил «генерал», – а пока побеседуем, кацо.

Удобно устроившись в кресле напротив стола, вальяжно закинув ногу на ногу, он с усмешкой посмотрел на изумленного хозяина кабинета.

– Узнаешь? – поинтересовался гость.

Берия все понял.

Он понял все.

Единственное, хотелось не сдохнуть на полу в луже собственной мочи, как Коба, а умереть стоя.

– Не имею чести.

– Еремеев.

– А, ты все-таки выжил. Я уж, грешным делом, надеялся, что сгинешь во время войны. Ну с чем пожаловал?

Тот хмыкнул:

– Хотел передать привет с того света от друга Коли.

– Так ведь мы, как я понимаю, и так скоро с ним свидимся, чего себя утруждать-то было?

Еремеев засмеялся:

– Не спеши, не спеши. Не скоро сказка сказывается, как говорят в народе. Тебе малява от кремлевской братвы. Прочтешь? – кивнул он на папку, которую положил рядом с собой на столе.

– Можешь на словах пересказать.

– Ну, собственно, ничего особо интересного, обычный понятийный канцелярский треп. Хотят они архив Ежова, который к тебе перешел от Системы, обратно получить – в обмен на тушку заместителя председателя. Самолетик уже зафрахтовали, сейчас сыну твоему, Серго, его товарищ звонит с предложением бежать из страны.

– Туфта это все, – зло ощерился Берия.

Еремеев кивнул.

– Конечно, туфта. Поэтому давай-ка лучше о деле. Знаешь, – задумчиво продолжил Еремеев, – после того как по твоему приказу хлопнули Колю, единственной целью в моей жизни было добраться до тебя и долго рвать зубами на мелкие кусочки. Неделями. Месяцами. Чтобы ты не переставая орал от боли и видел, как медленно тает искромсанное тело. Но потом понял: это контрпродуктивно. Пусть, думаю, взлетит орел на вершину, больнее падать будет. Заодно и урок новым игрокам Системы: всяк сверчок знай свой шесток. А то слишком много борзых вояк развелось в аппарате после войны.

– Неужели весь многолетний спектакль в новой шкуре был нужен ради твоего любовника Ежова?

Еремеев вскочил и, тыча пальцем в Лаврентия Павловича, буквально выплюнул каждое слово тому в лицо:

– Он был не просто моим любовником, он был учителем, я любил его больше жизни! Не тебе! Ублюдок! Судить! Что! Такое! Любовь!

Лаврентий Павлович смотрел на него с абсолютным спокойствием обреченного.

– Это ты жил как животное, вчера – одну пригрел, сегодня другую, – устало плюхнулся «генерал» обратно в кресло, чуть ослабляя на шее галстук, – впрочем, чего бисер перед свиньей метать… все равно не поймешь.

Берия поморщился:

– Слишком театрально. Как сказал бы товарищ Станиславский: «Не верю». Давай заканчивать.

– Погоди. Осталась самая малость. Официальная часть, так сказать. Просили передать слово в слово.

Закрыв глаза, глухо нараспев продекламировал:

– Ты давал клятву служить Системе и нарушил ее. Мы терпеливо ждали покаяния и исправления, но тщетно. По заслугам и честь. Ответственность за твою жизнь отныне мы с себя снимаем. Ты полностью предоставлен своей судьбе. Система.

В кабинете наступила тишина, лишь клацали стрелки настенных часов.

– Значит, главы подарили тогда тебе жизнь, чтобы иметь противовес мне? А теперь спустили поводок? – задумчиво спросил Берия.

Еремеев, бросив взгляд на циферблат, поднялся и кивнул Лаврентию Павловичу.

– Именно. А теперь пойдем. Познакомлю с «крестниками».

Они вышли из кабинета в спальню. Подойдя к двери, которая вела во внутренний двор особняка, Еремеев приоткрыл плотную штору и поглядел наружу.

– Там ждут люди из органов, чьи родные и близкие были казнены по твоей личной инициативе. Думаю, им есть что сказать.

Он открыл дверь, изобразив издевательский поклон, сделал рукой приглашающий жест.

– По заслугам и честь, Лаврентий Павлович.

Берия, в темных брюках и белой накрахмаленной рубашке, вышел на улицу. Вначале увидел два грузовика и бронемашину, перегородивших въезд во внутренний двор. А затем взглянул на шеренгу автоматчиков, смотревших на него с глухой ненавистью.

Когда спускался по ступенькам вниз и первые пули начали рвать его тело, единственной мыслью было: «Дойти до конца и не упасть».

Москва, 1984 год

– Так и умер этот многогранный мерзавец, на ступенях своего дома. Архитектор человеческих судеб, мать его, – добавил Аркадий Натанович, залпом выпив свой коньяк.

Я и не успел заметить, как за окнами стало темно. Хотя, конечно, зима, но время будто изменило свой ход. Все еще казалось, что я вижу дымящиеся стволы автоматов и пронзенное десятками пуль тело.

– Ильин… Ильин… это тот, который был у вас в «мосписе» серым кардиналом? – поинтересовался, чтобы сказать хоть что-то. По правде говоря, меня бил озноб после этого рассказа.

– Ильина шлепнули на Лубянке в сороковые. Заменили профессиональным террористом, начинавшим при Ежове. Ты про ODESSA слыхал?

Помотав отрицательно головой, я схватил с тарелки кусок колбасы и начал судорожно жевать.

– Была такая милая тайная организация в фашистской Германии, о которой и сегодня мало что известно. Когда бонзы поняли, что настал каюк, то с ее помощью стали различных убийц, военных, ученых, связанных с орденом СС, эвакуировать из страны, преимущественно в Южную Америку. Как ты понимаешь, к тому времени союзники имели данные об основных нацистских преступниках, часть из которых все-таки предстала впоследствии перед международным трибуналом. В общем, дорога была одна – на виселицу, сбежать фактически невозможно. Согласись, ведь отлично выполненные документы, даже деньги – это еще не гарантия успеха. Но нацистские мрази не просто так проводили эксперименты в лагерях смерти. У них был целый штат высококлассных пластических хирургов, набивших, так сказать, руку на узниках. Наши-то кое-кого из этих чудо-медиков прихватили в итоге. И, думаю, ты догадываешься, в какое интересное заведение немцы попали.

Аркадий Натанович задумчиво крутил пустой фужер в руке.

– Знаешь, что самое смешное? В этой банке с пауками за кремлевскими стенами все настолько было перепутано, что тот же Абакумов, которого на Лубянку поставил Берия, поскольку понял, что иначе скоро присоединится к Ягоде с Ежовым на кладбище, стал быстро играть против своего высокого покровителя. Начал выискивать старые кадры ЧК, тех, кто был до Лаврентия Павловича, и потихоньку привлекать к активной работе, предварительно, конечно, отправив к немецким специалистам. Вот так и появился, как ты выразился, в «мосписе» Ильин. Ведь и Киров, и Чкалов, и Орджоникидзе, да много кто умер не своей смертью, на его руках кровь десятков людей. К тому же он не брезговал и массовыми убийствами. Очень любил, знаешь ли, лично участвовать в подавлении бунтов. Пунктик у него насчет оружия имелся.