– Я знала, знала. Я отлично все понимала.

– О, что ты должна теперь обо мне думать! – не унимался он. Лицо его было искажено стыдом.

– Ах, но это же не ты, верно? – тут же отозвалась она, беря его за руку и снова целуя. Но тут же откинулась назад, чтобы еще раз взглянуть на Гремта. – Это голос, правда?

– Ну да, голос. Я как раз рассказывал Гремту. Гремт понимает. Он наш друг.

Он снова предложил ей садиться, и Пандора с видимой неохотой опустилась в кресло, а Арджун занял место слева от нее.

Только теперь Гремт тоже уселся на прежнее место.

– Но ты наверняка считаешь, что я виновен, – сказал Арджун Пандоре, – иначе зачем бы еще явилась сейчас ко мне?

Пандора снова смотрела на Гремта. Тайна, которую он представлял, слишком занимала и тревожила ее, мешала сосредоточиться на рассказе Арджуна.

Гремт повернулся к нему и негромко промолвил:

– Пандора узнала по снимкам, Арджун. Когда все произошло, рядом оказались свидетели, сумевшие фотографировать происходящее, и эти снимки пошли гулять по сетям, как принято теперь говорить. Они несравненно четче и подробнее, чем проблески телепатический сообщений. Они не слабеют, не стираются из памяти – и останутся в Интернете вечно. А в Нью-Йорке один молодой вампир по имени Бенджи Махмуд, созданный Мариусом, опубликовал эти фотографии у себя на вебсайте. Вот Пандора их и увидела.

– О, невыразимый позор! – простонал Арджун, закрывая лицо длинными пальцами. – Так Мариус и его дети считают, в этом виноват я! И сколько других тоже в этом уверены?

– Да нет же, ничего подобного, – возразила Пандора. – Мы все начинаем понимать, что происходит. Все начинают понимать.

– Вы должны! Должны знать – это все Голос! – Он беспомощно обернулся на Гремта за подтверждением.

– Но теперь Арджун пришел в себя, – промолвил призрак. – И способен сопротивляться Голосу. А тот тем временем перебрался к каким-то другим спящим вампирам.

– Да, это хотя бы частично объясняет происходящее, – согласилась Пандора, – но не все. Потому что теперь почти очевидно, что побоище в Южной Америке – дело рук Хаймана.

– Хаймана? – переспросил Арджун. – Кроткого Хаймана? Но я считал, он стал наперсником и стражем близнецов!

– Так оно долго и было, – кивнул Гремт. – Но дух у Хаймана всегда был сломан, а теперь он, судя по всему, восприимчив к Голосу ничуть не меньше, чем иные древние вампиры.

– А Маарет не может его контролировать? – спросила Пандора. В голосе ее слышалась некоторая нервозность. Пандора хотела обсудить это все, узнать то, что известно Гремту – но сперва хотелось больше узнать о нем самом. Поэтому в тоне ее звучало: «Ты нам чужой».

Внезапно она сощурилась.

– А что, если Маарет и есть этот самый Голос? – спросила она с нескрываемым ужасом.

Гремт промолчал.

– Или ее сестра-близнец, Мекаре?

Гремт снова ничего не ответил.

– Невозможная мысль, – прошептал Арджун.

– Ну а кто еще может отправить кроткого Хаймана на такое злодейство? – пробормотала Пандора. Она думала вслух.

И снова Гремт промолчал.

– А если не кто-то из них двоих, тогда кто? – продолжала Пандора. Она держалась точно она адвокат, а Гремт – свидетель противоположной стороны в суде.

– Пока все неясно, – наконец произнес он. – Но, думается мне, я знаю, кто это. Однако не знаю, чего оно хочет и что намерено делать в долгой перспективе.

– А тебе-то какое дело до всего этого? – вдруг спросила Пандора.

Напуганный ее ледяным тоном, Арджун зажмурился, словно от яркого, слепящего света.

– И какое тебе-то дело до того, что случится с нами и подобными нам? – не унималась она.

Гремт задумался. Рано или поздно настанет пора открыть карты, выложить все, что ему известно. Но настало ли уже это время – и сколько еще раз ему придется во всем признаваться? Он уже узнал от Арджуна все, что хотел узнать, и успокоил его, что тоже входило в его намерения. Пред Пандорой же он был в неоплатном долгу, но сомневался сейчас, что может исчерпывающе ответить на ее вопрос.

– Ты дорога мне, – сказал он тихим, но твердым голосом. – И мне приятно теперь, наконец, через столько лет, столько веков сказать, что ты всегда была – и посейчас остаешься – сияющей звездой на моем небосклоне. Моей путеводной звездой. Хотя сама ты, конечно, даже не подозревала об этом.

Слова его заинтриговали и чуть смягчили Пандору, однако не удовлетворили ее. Она ждала. Бледное лицо, которое сегодня она натерла золой и маслом, чтобы оно не так светилось, казалось еще более девственным и библейски-прекрасным из-за сегодняшнего ее одеяния. Однако за этим прекрасным лицом шли лихорадочные подсчеты. Пандора прикидывала, сможет ли защититься от такого существа, как Гремт? Хватит ли ее невероятной силы, чтобы причинить ему вред?

– Нет, не хватит, – ответил он, прочтя ее мысли. – А теперь мне пора вас оставить. – Он поднялся на ноги. – И прошу вас обоих: ступайте в Нью-Йорк, присоединитесь к Арману и Луи…

– Зачем? – спросила Пандора.

– Потому что вы должны все собраться вместе, чтобы встретить вызов, что бросает вам Голос – как некогда вы сошлись, чтобы встретить вызов Акаши! Вы не можете позволить ему продолжать! Вы должны сорвать завесу тайны – и лучше делать это всем вместе. Если ты пойдешь туда, Мариус наверняка последует за тобой. А с ним и остальные – те, чьих имен вы не знаете и никогда не знали. И Лестат тоже наверняка придет. А ведь именно на него, на Лестата, вампиры глядят, как на своего вождя.

– Ох, но почему, почему на него? На этого невыносимого паршивца, – пробормотал Арджун. – Да что от него хоть когда-нибудь было толку, кроме бед и проблем?

Гремт улыбнулся. Пандора посмотрела на возлюбленного и тихонько рассмеялась, но тут же вновь посерьезнела и умолкла, задумчиво поглядывая на Гремта, хладнокровно взвешивая его слова.

Ничто из сказанного им не шокировало и не удивило ее.

– А ты, Гремт… почему ты желаешь нам добра? – спросил Арджун, поднимаясь на ноги. – Ты был так добр ко мне. Ты утешил меня. Почему?

Гремт замялся. Внутри его словно бы развязался какой-то тугой узел.

– Я люблю вас всех, – промолвил он тихо и доверительно, гадая, не кажется ли со стороны, будто он держится слишком холодно. Он никогда не был точно уверен, как отражаются его эмоции на лице, которое сам же он и создал. Не был уверен, даже если чувствовал, что кровь приливает к щекам, а на глаза наворачиваются слезы. Не был уверен, вправду ли все те мириады систем, что он так отлично контролировал силой разума, работают именно так, как он хочет. Улыбнуться, засмеяться, зевнуть, заплакать – все это было для него пустячной задачей. Но достоверно отобразить то, что он чувствует в глубине своего незримого сердца – дело иное.