Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Закрыл глаза —
и открыл опять:
– Где был не скажу
Я помню как в кафе
у Курского вокзала
встав на стул
Дриз произнес речь:
– Друзья мои!
– Говори отец! —
кричали кругом:
Сейчас сейчас
седой пророк на стуле —
все объяснит!
Укажет виноватых!
Откроет жизни смысл!
Бородач крестился
как на икону
на пустую стену
– Нет! не могу —
Дриз слез со стула
и ушел пошатываясь —
слезы на глазах —
надежда Подмосковья и Подольска
ГУЛЯЩИЕ
Был сам себе помехой —
вернее Никто напевал —
не видел —
не признавал
С утра начиналось:
бутылка «Виньяка»
Зверев входил
из зеркального шкапа —
опохмелиться жопа!
Художник Абрамов —
широким лицом
добрый и сумасшедший
«Красный цветок
в темнице» —
тоже опохмелиться
Теряя и набирая
бутылки и собутыльников
к вечеру
мы набирались —
гром столбом стоял
в пыльной мастерской
Наша свобода
пахла масляными красками
стучала на машинке
под старую копирку
не обращая внимания
на стук в потолок
на стук под окном
на стук в КГБ
Ночью и днем
пить и читать стихи
звучать и кричать
«Гениально» —
уснуть в лесу обнаженных
из керамики и гипса —
проснулся ночью
нашарил груди
и гладкий волшебный живот —
слишком теплая эта майолика!
Куда нас только ни таскало:
к вокзалам
в городские парки
в подвалы
в старинные будуары
в музеи
в постель к журналистке —
Он изнутри цеплял
крючками плоть мою —
я рот по-рыбьи разевал —
и все казалось мало!
Исповедовался
неизвестной
девушке
в постели тесной —
Никто меня не признавал
но признавал Никто
Никто со мной не выпивал
но выпивал Никто
Никто на драку не толкал
но подтолкнул Никто
Никто меня не избивал —
меня избил Никто
Никто меня не полюбил —
меня любил Никто
Я думал что я естественно…
но едва ли…
Рядом со мною
Так же бессмысленно
любили
пили —
время убивали
ПОЭТ ИГОРЬ ХОЛИН
Сразу ушел в монастырь —
в свои мысли
Да и то – выглянешь
где окажешься?
В детском доме —
В психиатрической больнице —
В Красной армии —
В лагере среди зека —
В ресторане среди официантов —
и всюду – шерстяное
бурое – зеленое
с полосами
и пододеяльник
штопаный зашитый —
с лиловым штампом
как наваждение
Вышел из монастыря:
кругом поля и рощи
и Долгие пруды —
вдали – шоссе на Дмитров
мост и водохранилище
с туманными берегами —
в общем поэзия
С Учителем и Генрихом
с Фетом и Державиным —
далекие прогулки
Сам пошел
по прекрасной стране
где нищета живет
в облупленных бараках
где пьют и убивают
под тощими березами
где встанут на карачки —
пустынно у помойки —
и воют на луну
Он уходил все дальше —
к заводам и ракетам
к цехам – лабораториям
и к будущим огням —
к все тем же ситуациям
и тем же парадоксам
поскольку знал и видел
что жалок человек
В больнице женщина которая
его любила умерла —
при родах кровью истекла
Вот – новорожденная дочь
Отец издал индийский клич
всех подруг выгнал вон
отключил телефон
запер двери – затворился
с дочерью в монастыре
Так прошло 16 лет
Вышел на свет —
сухой монах
привык один
в своих стенах —
сущий пришелец —
узкоголов:
впалые щеки
куполом лоб
Стучит на пишущей
машинке
живет и мыслит
без ошибки
Все кажется
что из монастыря
он никуда не уходил
сидит один
среди картин —
своих друзей —
и огненный ангел
сияет над ним —
от икон
АНГЕЛ ВЕНИЧКА
Косо ложатся русые
пересекая бровь
Как из дерева вырублен
северным резчиком
словно кто эту челюсть
косо дробью прошил
Все понимает
не просыпаясь —
слезы текут из закрытых —
все-таки жалко себя —
сам себе предсказал
Ангел домашний Галина —
полный стакан коньяка
Венечка просыпается —
и обо всем вспоминает —
дыхание со свистом —
хриплое из-под марли —
из дырявого горла —
ах как пожить еще хочется! —
сразу не хочется жить
Демон домашний Галина
выпить второй не дает
Утреннее прояснение —
В красную книжечку —
вписывает убористо
то что сейчас подсказывает
настоящий Веничка
Вскоре приходит
Сапгир с коньяком
Вернее – коньяк
с Сапгиром
Веня рад Генриху
и коньяку —
приветствует то и другое
Генрих испуган
не меньше других —
но чаще приходит
Жестокое удовольствие
обреченный
с людьми позволяет —
извиняются их глаза
В горле клокочет…
Ангел хранитель —
соломинкой пощекотал
Ангел Сапгира:
«Брось говорит —
сам справится!» – говорит
Снизу чокаются
подопечные