– Трудно сказать. Я прочел много литературы по умственным расстройствам и встречался с Гаем, потому что его случай меня заинтересовал. Слышит голоса и все такое. В медицинской науке появилась новая болезнь под названием «шизофрения», о ней написал доктор по фамилии Фрейд. Это расщепление сознания. Прежде при лечении таких людей врачи исходили из того, что те либо порочны, либо озлоблены, но теперь наука пришла к выводу что это, возможно, психическое заболевание. Конечно, все это, возможно, вздор, и Гай просто хамелеон, но все же, ну… я не хочу тебя пугать, но полагаю, что он может быть опасен. В любом случае индиец, с которым он подрался на пароходе, был изрядно разукрашен.

Она с подозрением взглянула на него – не преувеличивает ли он опасность, чтобы произвести на нее впечатление.

Уильям был мастером на такие трюки: он отволакивал ее от края тротуара, якобы из-под колес автомобиля или кеба, которых там и не было, читал лекции о мужчинах, какими они бывают подлецами. Оглядываясь назад, она видела, какая в этом крылась ирония судьбы.

– Не возражаешь, если я закурю? – спросил Джек.

– Абсолютно не возражаю, – спокойно ответила она.

– Возможно, тут ничего и нет. Я просто констатирую факты.

– По-твоему, его родители знали, что он чуточку сумасшедший? – спросила она.

– Возможно. Тогда понятно, почему они решили, что он нуждается в компаньоне, несмотря на свой возраст.

– Хорошо, – проговорила она после паузы, – но я все-таки не совсем понимаю, что мне теперь делать.

– Для начала запирай дверь, будь осторожной и не пускай к себе посторонних. На одной из схем, найденных его матерью, был дом на Джасмин-стрит. Она подозревает, что он мог снять жилье по соседству. Существует реальная возможность, что у него как бы фиксация на тебе.

– Господи. – Вива покачала головой. – Ну и дела. Но я никого к себе не приглашаю, – сказала она, глядя на него.

Он пристально посмотрел на нее.

– Это хорошо.

– У тебя все? – спросила она.

– Нет, не совсем. Еще одна новость. Ко мне приходила полиция. Не представляю, как они меня нашли, но они спрашивали, знаю ли я что-либо о Всеиндийской мусульманской лиге. Это политическая партия, которая активно борется за отделение мусульманской части Индии.

– Какое Гай имеет к этому отношение? Он никогда не говорил ни слова о политике.

– Нет? Ну, возможно, он непричастен, но на лигу активно работают некоторые молодые англичане – одни из них считают себя радикалами, другие видят в этом способ блокировать борьбу Индии за независимость. Некоторые из его новых коллег по киноиндустрии не те, за кого себя выдают: они революционеры, горячие головы, которые ради своих целей проникли в среду, где многие европейцы и индийцы свободно общаются. Они ярые противники политики непротивления злу насилием, за которую выступает Ганди, если тебе это имя что-нибудь говорит.

– Не слишком.

– Ну, это означает вот что: когда наступит время вышвыривать британцев, некоторые из индийцев считают, что те должны уйти с расквашенным носом.

– Все еще не понимаю, какое я имею отношение ко всему этому, – сказала Вива.

Фрэнк выпустил облако дыма. Казалось, он был встревожен.

– Пока не знаю и могу ошибаться, но он одержимый, и ты в его списке. Я опасаюсь, что если он начнет тут болтаться, чтобы увидеть тебя, то он не остановится, и тогда полиция решит, что ты тоже с ними заодно.

Пока они разговаривали, она краешком глаза наблюдала за Мустафой. Вот он подошел к ним, вторгся в их разговор, упрекнул за слишком серьезный вид и настоял, чтобы они заказали лучшее блюдо этого вечера – пряные мясные фрикадельки с лепешкой наан.

– Знаешь, он прав, – улыбнулся Фрэнк. – Давай поедим и забудем про ужасного мальчишку.

Они подкрепились, потом вышли из кофе на улицу, где воздух стал теплым и тяжелым.

– Слышишь? Кто-то поет, – сказал Фрэнк, и она тоже услышала, как в доме на другой стороне улицы звучали индийские барабаны, вот к ним добавился женский голос, печальный и слегка гнусавый, взмывая вверх и падая вниз по регистру.

– Мне начинает нравиться такое пение, – заметила она. – Иногда даже мурашки бегут по коже от удовольствия.

– У меня тоже, – признался он. – Хотя я не знаю почему.

Теперь их обоюдная робость исчезла. За бокалом вина, когда он рассказывал ей о Чехове, рассказы которого только что прочел, его лицо сияло от удовольствия, и она снова подумала, что, пожалуй, неправильно судила о нем. Он умный, он страстно любит жизнь. Ей нравилось, что она могла наблюдать, как в его голове зрела мысль, – он обдумывал ее, словно философ, прежде чем высказать вслух. Увидев болтающуюся пуговицу на его полотняном костюме, она поймала себя на том, что ей хочется ее пришить. Она гнала от себя эту зашевелившуюся нежность. Столько девушек влюблялись в него на пароходе! Впрочем, то, что он выбрал из всех только ее, вызывало в ней, можно сказать, восторг.

Все прежние планы куда-то исчезли. Ей захотелось, чтобы этот вечер длился бесконечно.

Для поддержания разговора она спросила, каково ему работать в больнице.

– Это как видение ада и рая у Блейка, – ответил он. – В чем-то все страшно примитивно, но тоже интересно. Через пару месяцев мне доверяют такие ответственные манипуляции, каких в Англии я бы дожидался двадцать лет.

Потом он сделал то, чего Уильям почти никогда не делал: он перестал говорить о себе и стал расспрашивать Виву о ее жизни.

– Ты ездила в Шимлу? – спросил он.

Она с ужасом вспомнила, что, кажется, рассказывала ему когда-то про тот сундук, ничего не сказав про своих родителей. Как трудно держать в памяти все свои увертки и стараться, чтобы они не противоречили друг другу.

– Нет. Еще не ездила.

– А-а, – сказал он. – Это там жили твои родители. – Его слова прозвучали скорее как утверждение, чем вопрос, и она почувствовала, как он все обдумывает, пытаясь соединить факты воедино.

– Да, – сказала она. – Много лет назад.

– А-а. – Их взгляды встретились на миг, она поняла, что загнана в угол, испугалась и перевела разговор – рассказала о детях, которых видела в «Тамаринде», какие они веселые, невероятно мужественные, как стараются выжить.

– Ты напишешь о них? – спросил он. Оказывается, он помнил и об этом – и ее душу наполнила тихая волна счастья. – Тогда ведь ты говорила, что едешь сюда для этого. Чтобы писать.

– Если бы у меня получилось, – вздохнула она, – это могло бы…

– Все у тебя получится, – перебил он. – Я предвижу, что ты сможешь написать интересный роман.

Это было все, что ей хотелось услышать. И когда, провожая ее домой, он даже не попытался ее поцеловать, ее это не разочаровало.

«Он прав, – думала она, – у меня все получится».