Пыль сказала: это нас уже заждались.

Тогда я огляделся еще раз и увидел наших товарищей: нависший над нами угол здания, рощу деревьев, затонувший металл, воду, изуродованный мусорный контейнер, почву, водяные испарения в небе. Единство места и участников встречи.

Мы открыли дискуссию.

Мне никогда не случалось смотреть вниз с альпийских вершин, но зато в тот раз я стоял на дне воздушного ущелья и смотрел вверх, и город был как бы прорезан им. Если ты, как и я, хочешь, чтобы в жизни были крайности, была любовь, были другие, были прорывы во времени, то как можно отказываться от ненависти?

В разрушительных междоусобицах левых мы – пыль и ее товарищи – агитируем, где только можем. О, ты еще не видела полемики, идущей внутри крошащихся стен. Точнее, видела, но не знала, что именно ты видишь.

А хочешь взглянуть? Правда, должен сказать, что у тебя может не оказаться выбора. В чем я глубоко раскаиваюсь.

Когда пыль ринулась в мой организм в первый раз, это был лишь первый визит, и он не пошел дальше порога. Можно сказать, что в тот раз пыль демонстрировала свои политические взгляды. Обычно она действует посмертно, когда разложение и иссушение плоти пройдут своим чередом, и тогда пыль записывает в добровольцы пыль, но в моем случае обращение было стремительным и неразборчивым в средствах.

Ну а мы уже записали пыль в свою ячейку нашей партии.

Ненависть ненависти рознь. Я наблюдаю с любовью, но меня научили ненавидеть так, как ненавидит пыль. История всей существующей сути – это борьба внутри материи. Богатство общества измеряется нагромождением камней. Вдохни меня, говорит мне пыль. И я предоставляю ей свои дыхательные пути, и с каждым днем дышу все меньше.

Это не скоростной путь к смерти. То есть, конечно, это он и есть, только этот вводящий в заблуждение термин разрывает мне душу, потому что это есть не что иное, как зависть к предметам. Конечно, я завидую предметам. Многие люди завидуют, но они в основном делают это неправильно, ведь они завидуют спокойствию вещного мира. А в вещах нет никакого спокойствия.

И если я слежу за тобой, когда могу, – а ты была бы поражена, узнав, как я это делаю, – то это не бесцеремонность с моей стороны, а любовь: я солидарен с тобой, и с А., и с С., я поддерживаю вас во всем, что вы делаете, восхищаюсь вашим терпением и трудом. Вашими интервенциями, как мы говорили однажды. Никакого противоречия в них нет, говорили мы тогда. Все это проявления одной и той же борьбы, только на разных уровнях.

Не знаю, смогу ли я еще вынести животный ритм.

Почва – она как дух, который никогда не возвращается, потому что никуда не уходит, который действует через трещины на каменной пленке земли.

Мне столько раз хотелось заговорить с тобой. Помнишь, когда стояла жара и асфальт перед твоим домом размяк, а прилипший к нему мусор удивительно походил на письмена? Но я не хотел, чтобы тебя заметили. Хотя мне непереносимо видеть твое горе и всех, кто тоже думает, что меня нет. Но разубеждать вас в этом было бы верхом эгоизма с моей стороны, а все из-за того, что бывает, когда бездна видит, как кто-то заглядывает в нее. Так что это мой способ попросить у тебя прощения.

Я скучаю по возможности дышать. Мне не хватает товарищей из плоти и крови, хотелось бы, чтобы они были рядом со мной в этой медленной борьбе.

Так что, может быть, я еще вернусь и в буквальном смысле вытряхну пыль из своих ботинок. Хотя, по правде говоря, вряд ли это случится, а, как думаешь?

Теперь, когда я написал тебе это письмо чернилами из химических веществ, добытых под землей, буквально кровью своих товарищей по борьбе, я не знаю, сможешь ли ты мне ответить.

Я не знаю, хочу ли я, чтобы ты убедила меня вернуться – при условии, конечно, что обратный путь все еще открыт для меня, – или это я сам пытаюсь уговорить тебя присоединиться ко мне.

Или, если я оставил тебе хоть какой-то выбор, то я, наоборот, говорю тебе, не ходи со мной в пикет на заструги, не совершай этот победный эволюционный скачок, не возбуждай ползучесть грунта.

Может быть, я рекрутирую тебя в пыль.

Трейлер

0:00–0:04

Темнота. Траурно воют гудки.

На экране мелькают кадры фабричного цеха. Работают машины.

0:05–0:07

Опущенные веки. Под веками тревожно бегают глаза.

Вдруг глаза открываются.

0:08–0:10

Темнота. Часто дышит испуганный человек.

0:11–0:12

Человек дергает руками и ногами. Он болтается на металлическом тросе среди других обмякших тел.

0:13–0:15

Падает.

0:16–0:18

Голос за кадром, старик:

– Итак, что, если я задам тебе несколько вопросов?

Крупным кадром босые ноги. Человек медленно идет по грязному цементу.

0:19–0:22

Он выходит из неосвещенного здания наружу и попадает в дешевый спальный район. Ночь. Прохожие глазеют.

0:23

Стальной шест занимает весь экран, он вибрирует.

Голос за кадром, старик:

– Например, о том, кто ты.

0:24–0:27

Шеренга полицейских загораживает дорогу, они вооружены.

0:28–0:29

Женщина рисует какие-то изогнутые серпообразные формы, их много, они похожи на когти.

Голос за кадром, старик:

– Откуда ты.

0:30–0:32

Человек ударяет кулаком в стену. Кулак сползает по стене вниз.

0:33–0:37

Ночь. Девчушка, лет двенадцати, наблюдает за ним.

Он стоит без рубашки на краю крыши. Мы впервые видим его полностью. Из его спины торчит вертикальный металлический шест, он как будто заменяет ему позвоночник. Поднимается над его головой фута на четыре. Верхний его конец изогнут наподобие посоха епископа.

Голос за кадром, старик:

– Каковы твои намерения.

Человек делает шаг в пропасть.

0:38–0:41

Темнота.

Голос за кадром, теперь это молодой человек:

– Мое единственное намерение…

0:42–0:44

Голос за кадром, молодой человек:

– …сбежать отсюда.

Человек болтается над улицей, крюк над его головой зацепился за какую-то деталь архитектуры.

0:45–0:49

Снова фабрика. Огромный механизм внутри; древние цифровые дисплеи с зелеными цифрами; робот разбрызгивает краску.