ему хотелось меня напоить как следует, чтобы выведать под хмелем «зловещие планы» в отношении его дочери. С другой стороны, он уже начал все же рассматривать меня серьезно, как будущего зятя — и то, что я не заливаюсь водкой, как водой, при возможности, не могло его не радовать.

Затронул он и больной с его точки зрения вопрос о том, что я младше его дочери. Ну да, я помнил это время — совершенно нормальным считалось, что муж старше жены лет на шесть-семь. И совершенно недопустимым обратное.

— К счастью, небольшая разница в возрасте молодых людей — это вопрос, который становится совершенно несущественным уже на третьем десятке, — ответил я, — тем более, что женщины живут в СССР намного дольше мужчин. И если муж намного старше жены, почти гарантированно последние годы своей жизни она проведет одинокой вдовой. И к чему это?

За столом мы посидели еще пару часов. Вторая бутылка водки появилась и была выпита почти в одиночку самим Загитом — крепкая у него конституция, однако, учитывая, что внешне это на нем сильно не отразилось. Наконец, пришло время прощаться — сильно застревать в гостях на первый раз я не хотел. Им еще наверняка меня обсудить захочется, после моего ухода.

Галия проводила меня до двери, сама тоже быстро обулась, накинула пальто и выскочила вслед за мной в подъезд.

— Я потрясена! — сказала она мне высоким литературным слогом, едва прикрыв за собой дверь в квартиру, — отец разговаривал с тобой, как с человеком! Нормальным, живым человеком!

* * *

— Молодые вышли в подъезд, — сказала Оксана Евгеньевна, становясь за спиной у мужа и обнимая его за плечи. — Как он тебе глянулся?

— Забавный парень, — проворчал муж, — только болтлив немного. А так — первый нормальный пацан из всех, что за дочкой увивались.

— Мне кажется, он большим начальником будет, и дочку нашу в люди выведет, — сказала Оксана, — не по годам разумный хлопец.

— Одно странно, что он меня совсем не боится, словно я из бумаги сделан, — удивленно сказал Загит, — это нормально вообще в его возрасте?

— А чего тебя бояться, ты у меня хороший! — хохотнула Оксана, заставив мужа усмехнуться.

* * *

Галия была очень довольна исходом моего похода к ее семье. В глазах читалось такое облегчение! А затем она, покосившись на закрытую дверь, впилась поцелуем в мои губы! Я в долгу не остался. Горячая штучка девка, я не ошибся в своих предположениях!

Как сама набросилась целоваться, так молча же и сбежала обратно в квартиру. Я не обиделся, что на словах не попрощалась, мне такое вот прощание гораздо больше понравилось словесной формы. Да и понял я, почему она так поспешно сбежала — испугалась, что начнет срывать с меня одежду прямо в подъезде. Эк ее пробрало! Как у нас дойдет до этой фазы, чувствую, кровать нам понадобится очень крепкая, а стены должны быть толстыми, иначе мне все соседи будут завидовать.

Вернулся домой практически на автопилоте — все представлял в деталях, волей-неволей, как у нас все это будет. И никакая холодная погода мой пыл остудить не могла. Женщины меня, конечно, начали расспрашивать — отвечал им настолько невпопад, что вопросы перестали задавать, начали загадочно улыбаться друг другу, думая, что я их не вижу.

Неожиданно хлопнула входная дверь. Это в двенадцатом-то часу! В недоумении, кто к нам в такое время может прийти, вышел в сени.

К моему удивлению, увидел сидящую на сундуке Никифоровну. Она неподвижно сидела и смотрела на свои сапоги, глубоко о чем-то задумавшись.

Что она такая… никакая?

— Случилось что? — присел я перед ней на корточки, пытаясь поймать взглядом её взгляд.

— Увольняют меня, Паш, — тихо проговорила она, обратив, наконец, на меня внимание.

Фигасе! Это что ещё за новости?! Только увольняют? Но почему она тогда такая вся убитая? Неужели недостачу на неё вешают? У меня похолодело всё внутри. Только под уголовку на старости лет попасть не хватало.

— Давайте-ка раздевайтесь, проходите… Расскажете всё, — начал я стаскивать с неё сапоги.

Подталкивая вперёд, завел в дом и усадил её, совершенно безвольную, за стол. Жестом показал вышедшей из комнаты и удивившейся не меньше меня бабушке, что неплохо было бы накапать Никифоровне чего-нибудь успокоительного, градусов, этак, сорока. Сел рядом.

Бабушка сразу сориентировалась, выставила бутылку водки на стол и два стакана.

Молча налила грамм по пятьдесят, молча пододвинула один стакан Никифоровне и села напротив неё. Они молча выпили.

Наблюдая за этой сценой, подумал, что сейчас бабушка спросит «Кто?», решив, что кто-то умер.

Но бабушка молча ждала. Ничего не дождавшись, она налила Никифоровне ещё полстакана.

Наконец, терапевтическая доза алкоголя была набрана и у Никифоровны заблестели глаза.

— Меня увольняют, — с какой-то вселенской тоской в голосе прошептала она.

Бабушка вопросительно посмотрела на меня, я пожал плечами.

— Аня, почему увольняют? — строго спросила она подругу, не позволяя ей окончательно раскиснуть.

— На пенсию-ююю!… — Никифоровну прорвало, она разрыдалась.

Ну, главное не под суд! Мне сразу полегчало.

— Это же отлично! — вырвалось у меня.

Бабушка пнула меня под столом ногой.

— Пашка! Что я дома буду делать? — с отчаянием в голосе спросила Никифоровна.

— К Аришке нашей в няньки пойдёте, — предложил я. — Пока нам ясли не дадут. А потом в баню, — бабушка и Никифоровна ошарашенно уставились на меня. — Техничкой. В мужскую раздевалку, — продолжил я мысль, и они обе рассмеялись.

Вот, и слава Богу.

— Так почему, вдруг, вас решили уволить, Анна Никифоровна? — немного выждав, пока они просмеются, спросил я.

— Кто ж мне скажет?! — с досадой ответила она. — Судя по всему, там ниточка от Цушко слишком далеко потянулась.

— В Брянск? — заинтересованно спросил я.

— Как минимум. С меня же подписку взяли!.. — покрутила у меня перед носом фигой захмелевшая Никифоровна.

Ну, в общих чертах, всё понятно. Некие махинаторы создали на базе городских провинциальных торговых баз разветвлённую сеть по сбыту левых товаров. И ниточка от Цушко привела слишком высоко. Фигуранты дела оказались слишком влиятельными и их влияния хватило, чтобы замять это дело.

Хотя, Влад Потёмкин из госконтроля говорил, что в Брянске Израйлича взяли прямо на рабочем месте…

А может, просто, засекретили дело, чтобы не вредить социалистической пропаганде или ещё для каких