– Черт, становится все холоднее, – часто повторял мужчина по имени Райли. Мне нравился Райли, у него были очень ласковые руки, а его дыхание пахло так же, как у Мамы-Кошки. – Надо перебираться на юг, пока зима не разыгралась в полную силу.

Люди – помимо Акселя там было еще трое мужчин – кивали и что-то утвердительно бормотали.

– Я никуда отсюда не уйду, – как-то резко ответил Аксель.

Остальные переглянулись.

– Ты не можешь остаться здесь, Аксель. Начиная с декабря здесь все время морозно, а часто температура вообще падает ниже нуля[1], – сказал Райли.

– Я никуда не уйду. Больше я никуда не уйду. Здесь я в безопасности.

– Нет, не в безопасности, – тоном, не терпящим возражений сказал другой мужчина. Он только что здесь появился, и я не знала его имени, но другие звали его «Не Вылакай Все Черт Бы Тебя Подрал». – И ты, и твоя собака замерзнете до смерти.

Часто эти мужчины передавали по кругу какую-то маленькую тонкую штуку, похожую на карандаш. Они прикладывали кончик этого карандаша к своим рукам на внутренней стороне локтя, потом все они начинали смеяться, а затем засыпали. Всякий раз после этого я чувствовала, как Акселя охватывает глубокий покой, но меня всегда очень беспокоило то, что он после прикосновения этого карандаша спал слишком крепко, какой бы ни стоял холод. Я прижималась к нему, чтобы ему было тепло, и ждала, когда он проснется.

У Лукаса тоже были карандаши, но я ни разу не видела, чтобы он тыкал ими в свою руку.

Когда мужчины покидали нас, они уходили всей группой, неся свои мешки и пакеты так же, как Тэйлор, когда он уезжал на несколько дней.

– Здесь тебе не удастся пережить эту зиму, приятель. Прошу тебя, пошли с нами, – с жаром в голосе сказал Райли.

Аксель погладил меня.

– Я остаюсь.

– Ты тупой ублюдок, и, если сдохнешь, так тебе и надо, – засмеялся «Не Вылакай Все Черт Бы Тебя Подрал». Аксель сделал какой-то быстрый жест рукой, мужчина рассмеялся снова, и в его смехе было что-то такое, отчего шерсть у меня на загривке встала дыбом.

Когда в доме без стен остались только мы двое, мне стало одиноко. Я радовалась, когда мы возвращались в город и садились на наши расстеленные на тротуаре одеяла. Многие люди останавливались, чтобы поговорить с нами. Некоторые давали мне лакомства, и иногда Акселю приносили пакеты с собачьим кормом.

Один мужчина сел на одеяла и долго говорил с Акселем.

– Сегодня вечером температура приблизится к нулю, Аксель. Может быть, ты зайдешь в церковь? Там ты мог бы согреться и принять душ. Сделай это хотя бы ради твоей собаки.

– Ваша церковь не настоящая. Слова, которые в ней произносят, не идут дальше ее дверей, – ответил Аксель.

– Тогда скажи, что я могу для тебя сделать?

– Я не нуждаюсь в помощи таких, как вы, – холодно сказал ему Аксель. Он встал, начал засовывать свои вещи в тележку, и я поняла, что мы снова идем в парк.

Когда мы туда пришли, я увидела, что на парковке стоят четыре машины, а в доме без стен толпятся люди, но по запаху я определила, что Райли среди них нет. Один из них отделился от остальных и двинулся к нам. Я узнала его – это был дружелюбный полицейский Том.

– Привет, Аксель. Привет, Белла. – Он почесал мою грудь, и я завиляла хвостом.

– Я не сделал ничего плохого, – сказал Аксель.

– Я знаю. Все в порядке. Ты можешь на минутку зайти в павильон? Все в порядке, Аксель, поверь мне. С тобой не случится ничего плохого.

Весь напрягшись, Аксель последовал за Томом туда, где толпились люди. Под крышей дома без стен на опорах стоял маленький дом из ткани, рядом находились пластиковые ящики и плоский металлический ящик. Том махнул людям, толпившимся вокруг, и они отступили назад, так что под крышей остались стоять только Аксель, полицейский Том и я.

– Послушай, Аксель. – Том отогнул ткань на домике из ткани, и получилась дверь. – Видишь? Эта палатка была создана для условий Арктики. Там внутри есть пропановый обогреватель. И альпинистский спальный мешок. В холодильных камерах есть еда. А плита для готовки снабжена электрической зажигалкой.

Я с любопытством принюхалась к внутренности тканевого дома.

– Что все это значит? – резко спросил Аксель.

Том плотно сжал губы.

– Послушай, когда ты уходил на войну в Афганистан, твой отец поговорил с нами и…

– С вами, – перебил его Аксель. – О ком это ты говоришь?

Том заморгал.

– С людьми, Аксель. Твоя семья жила в Ганнисоне с давних пор. Он просто хотел, чтобы после его смерти здесь были родные тебе люди, которые бы могли о тебе позаботиться.

– У меня нет родных.

– Я понимаю, почему ты так говоришь, но ты не прав. Мы твои родные. Мы все, Аксель.

Я не понимала, почему Аксель так расстроен, но чувствовала, что частично это, должно быть, объясняется тем, что вокруг стоят люди и смотрят, как он говорит с Томом. Я пристально оглядела их, но они явно не собирались делать ничего угрожающего или враждебного. Наконец все они разошлись, и мы с Акселем остались одни.

– Давай посмотрим, что из себя представляет эта палатка, Белла, – сказал он мне.

Ночью нам было так тепло, как не бывало уже давно. Мы спали в тканевом доме, который, как я скоро узнала, назывался «палатка». Аксель дергался и вскрикивал во сне, напоминая мне Мака. Я облизала его лицо, он проснулся и успокоился, положив руку на мою шерсть.

– Они чего-то хотят от меня, Белла, – пробормотал он. Услышав свое имя, я завиляла хвостом.

* * *

Каждые несколько дней к нам приходил Том и оставлял в пластиковых ящиках еду. Иногда Аксель бывал весел, и тогда они немного разговаривали, но иногда он был настроен враждебно и сердит, и тогда Том просто давал мне небольшое лакомство и уходил.

Мне нравился Том, но я понимала, что Аксель не всегда рад его видеть.

Мы по-прежнему ходили в город. Иногда мы какое-то время сидели на одеялах, и люди останавливались рядом и клали что-то в металлическую банку, а потом Аксель переходил улицу, заходил в одно из зданий и возвращался с бутылкой, от которой пахло так же, как от Сильвии. А иногда он привязывал меня к забору и оставлял очень, очень надолго, а потом наконец возвращался, и мы сразу же возвращались к палатке. Он тыкал себе в руку пластиковым карандашом, затем мы забирались в палатку, и он спал долго-долго.

Зима была холодной, и стужа жгла мое горло и подушечки моих лап. Мне постоянно хотелось забраться в теплую палатку, и я с удовольствием ложилась в нее и прижималась к Акселю. Я знала, что когда-нибудь вернутся летние деньки, и, возможно, тогда я смогу опять возвратиться на тропу в холмах и выполню «Иди Домой», но сейчас ничто не вынуждало меня покидать безопасное тепло, которое Аксель производил, просто крутя круглые ручки на металлическом ящике, который стоял внутри палатки.