* * *

Когда я проснулась, шел снег и на земле уже лежал тонкий снежный покров. Мой живот свело, и я сделала «Делай Свои Дела» слишком быстро и резко, так что мне стало больно. Потом я немножко повозила задом по снегу, и мне стало чуть лучше.

Меня все никак не оставляло чувство, что я вела себя как очень плохая собака. Когда я подумала о мужчине в белом, мне сразу же снова стало страшно, и меня немножко стошнило. Я беззвучно шла по снегу, опасаясь людей и беспокоясь, как бы кто-нибудь из них не захотел сделать мне больно или поймать меня и увести с собой.

Витающие в воздухе соблазнительные ароматы стряпни влекли меня вперед. Какое-то время я просидела перед задней дверью какого-то дома, ожидая, что из нее кто-нибудь выйдет и даст мне что-то вкусное – ведь я чуяла запах бекона, и мне казалось, что хорошей собаке, выполняющей «Сидеть», может перепасть один-два ломтика, но никто меня так и не заметил. Возможно, нужно, чтобы меня окружала собачья стая, чтобы получить внимание и еду.

Я провела этот день, осторожно пробираясь между домами и с надеждой принюхиваясь к запахам еды, исходящим из мусорных баков, но все они были плотно закрыты крышками. Солнце растопило снег, и улицы стали мокрыми, а с крыш домов закапала капель, наполняя воздух своими звуками и чистым холодным запахом воды. Несколько раз я дотрагивалась носом до носов дружелюбных собак за заборами домов и проигнорировала тех собак, которые при моем приближении принимались возмущенно лаять.

Я ничего не ела до самого конца дня, когда мне попался открытый гараж, дверь которого была поднята как раз настолько, чтобы я могла протиснуться в щель между нею и землей. Меня привлек туда запах собачьего корма, и в углу я обнаружила пакет с ним, хотя он уже был полупустым. Я опустила в него голову и стала есть, не обращая никакого внимания на негодующий вой двух других собак, доносящийся из-за двери.

Вкус собачьего корма напомнил мне о Лукасе. Я вспомнила, какое радостное волнение испытывала, когда он ставил миску с кормом на пол передо мной, и всю мою благодарность и любовь к человеку, который кормил меня обедом из своих рук. Меня охватила тоска по дому, такая же мучительная, как колика, которая свела мой живот этим утром, и я поняла, что скоро покину этот город, чтобы вернуться на ведущую через холмы тропу.

Но теперь я знала и другое – я должна есть, когда бы мне ни представилась такая возможность. Быть может, до моей следующей трапезы пройдет несколько дней. Когда стемнело, я пошла на улицу, где сильнее всего пахло едой. Темнота несла с собой похолодание, и я вспомнила, как ходила по холмам вместе с Большой Киской. Мне придется охотиться, как охотилась она, чтобы прокормиться. Но я сделаю все, что будет нужно, лишь бы быть собакой, которая делает «Иди Домой».

На тротуаре в круге света от фонаря на груде одеял сидел мужчина.

– Привет, собака, – тихо сказал он, когда я попыталась обойти его стороной.

Моим первым побуждением было убежать. Однако я все же остановилась, услышав в его голосе что-то дружелюбное.

От мужчины пахло грязью, говядиной и потом. Волосы на его голове и лице были длинные и спутанные. С одной стороны от него лежала груда пластиковых мешков, а с другой – чемодан, как у Тэйлора. На его руке была перчатка без пальцев, и он протянул эту руку мне.

– Привет, щенок, – ласково сказал он.

Я колебалась. Он казался мне приятным, и он сидел на земле, вытянув ноги и прислонившись спиной к стене здания, а не стоял, вытянув руки или держа в них поводок, поэтому я подумала, что он не из тех людей, которые могут попытаться помешать мне выполнить «Иди Домой».

Он засунул руку в маленькую коробку, достал оттуда кусочек говядины и протянул его мне, и я подошла к нему, виляя хвостом. Лакомство из говядины немного отдавало сыром, и я быстро съела его и выполнила «Сидеть».

– Хорошая собака, – похвалил меня он. По-видимому, он знал, каким должно быть хорошее выполнение команды «Сидеть». Он засунул руку в свою коробку и достал оттуда еще кусочек мяса. Потом быстро провел рукой по моей шерсти и потрогал мой ошейник, глядя на него и щурясь.

– Белла, – сказал он.

Я завиляла хвостом. Большинство людей, которые знали мое имя, давали мне лакомства. А люди в здании с курами меня не знали, может быть, поэтому они и были такими сердитыми.

– Что ты здесь делаешь совсем одна, Белла? Ты что, потерялась?

Я услышала в его голосе вопрос и демонстративно посмотрела на стоящую рядом с ним коробку с лакомствами. Да, я с удовольствием съем еще говядины с сыром.

– Я тоже потерялся, – тихо сказал мужчина, немного помолчав. Он засунул руку в один из своих пластиковых мешков, как будто что-то ища. Я внимательно наблюдала за ним.

– А как тебе вот это? – Он скормил мне горсть орехов, и, пока я жевала их, он еще поиграл с моим ошейником. Съев орехи, я вдруг обнаружила, что к моему ошейнику привязан какой-то тянущийся шнур. Я попыталась отойти от мужчины, но не смогла уйти далеко, потому что веревка туго натянулась.

Мы с мужчиной переглянулись. Я тихо заскулила.

Я поняла, что только что совершила ужасную ошибку.

У мужчины была тележка, которую он толкал перед собой, такая же, как тележки людей на парковке перед зданием с курами, те самые, в которых они перевозили еду и детей к своим машинам. Но у этого мужчины не было детей, и когда он наполнял свою тележку пластиковыми пакетами, в них по большей части была отнюдь не еда.

– Идем гулять, – говорил он почти каждый день, перекладывая все свои вещи с тротуара в тележку. Мне хотелось ходить, хотелось уйти в холмы, но мы редко ходили далеко. Обычно мы медленно брели по улице до двора, по которому были раскиданы куски пластика и металла, я приседала, чтобы сделать «Делай Свои Дела», а потом мы опять возвращались на одно и то же место на тротуаре, где он расстилал свои одеяла. Рядом со стеной был металлический забор, и, когда мужчина уходил от меня, он привязывал меня к нему. Он часто ходил на другую сторону улицы в одно из двух зданий – от одного из них пахло едой, а от другого не пахло ничем, только людьми и картонными коробками. Когда он выходил из второго здания, он нес в руке стеклянную бутылку, и, когда он ее открывал, идущий из нее резкий запах напоминал мне Сильвию.

Почти все остальное время мы просто сидели. Мужчина почти постоянно говорил со мной, часто повторяя мое имя, но в основном просто монотонно бубня какие-то слова, которых я не понимала.

– Я не дурак. Я знаю, что вы со мной сделали. И знаю, кто вы. Но это мои мысли! – повторял он снова и снова. – Они тут не главные. Я тут главный. Перестаньте передавать данные.

Когда к нему подходили другие люди, мужчина переставал бубнить.

– Мне нужны деньги для моей собаки, – тихо говорил он. – Чтобы купить ей еды. – Люди останавливались и гладили меня и говорили со мной, но ни один из них не отвязал меня. Часто они бросали что-то в маленькую металлическую банку, и мужчина говорил: – Спасибо.