Доктор начал заполнять свой бумаги, иногда спрашивая про самочувствие, про старые детские болезни и про количество абортов.

— Один. — Ответил Этьен. А потом припомнил, что вовсе и не один. — Два. — Поправился он.

— Возраст?

— Двадцать три.

Самое то, чтобы завести детей. Этьен подавил ухмылку. Казалось странным, то, что у него скорей всего будет этот ребенок. Еще больше казалось странным, что Этьен не горит желанием делать третий аборт. Не то, чтобы он полюбил детей, но ему стало интересно узнать, что же это такое. И больше всего Этьена убедило поведение Генри. На него можно было оставить ребенка.

— Подписывай.

Смит научил Этьена ничего не подписывать. Или хотя бы читать. Этьен прочитал, отодвинул от себя листочек.

— Мне не надо, — он качнул головой, — я еще не решил.

Доктор зло посмотрел на него.

— А ты нам нужен такой?

— Придется потерпеть. Я свалю скоро, не бойтесь.

— Тебя еще не спрашивали. — Он подтянул документик обратно к себе и сам поставил подпись вместо Этьена. — Вот и все дела. Сам же благодарить будешь.

Доктор хотел убрать бумажку в открытый ящик стола. Этьен поначалу ошалел от такой наглости, а потом даже разозлился. Его ребенок, ничей больше, и он сам будет решать, что с ним делать!

Он резко подскочил со своего места, выхватил бумажку у этого человека из рук, разорвал его в мелкие клочки за пару секунд.

Так делать было нельзя. Доктор улыбнулся, а Этьена тут же почувствовал неслабый удар по спине. На этом весь разговор закончился. Его бросили в комнатку два на два с одним только железным стулом, толчком и без чего-либо, похожего на кровать. Условия хуже были только один раз — много лет назад, когда в приюте Этьена на ночь заперли в кладовой.

Но ребенок все равно был только его. И даже Генри не имеет на него такого права, какое имеет Этьен. Он потрогал свой живот. Идеально плоский. Через сколько-то там месяцев живот начнет расти, и Этьен станет кругленьким. Он уже видел низеньких беременных омег. Они были похожи на мячики. Должно быть, все это жутко неудобно и раздражает. А если Этьена начнет бесить и еще что-то, то о милом праведном образе можно будет забыть.

Уйти в мысли ему не дали. Сначала послышался грохот из-за стены и отдаленный лязг. Потом все заглохло, и в следующую секунду дверь со скрипом отворили.

— На выход.

Этьен подскочил со своего места и быстро надел кофту. И двух часов не прошло. Если они считали, что час в карцере — это нормально, они идиоты. Обычно Этьен сидел там и неделями, когда сильно кого-то доставал. А ведь потом — нет. Потом, когда появился Генри и Стефан стал ему другом, Этьена стали меньше трогать не только заключенные, но и работники колонии. Этьен тогда этого как-то не приметил. Посчитал должным. А сейчас припомнил.

Они снова вернулись в медицинский кабинет. Только теперь там был еще и складный с красивой фигурой бета. Прокурор, который все промывал Этьену мозги своими речами. Плохой человек. Хотел засадить Этьена на подольше и ничто его больше не заботило. Чтобы понять насколько это мерзкий человек, стоило краем уха услышать, как даже Бек ругается с ним. Из-за дела Этьена.

— Вас тоже беспокоит моя судьба? — Этьен остался стоять рядом со стулом. Положил руку на спинку.

— Заботит. — Кивнул бета. — И я даже могу забыть о том, что ты час назад совершил нападение на сотрудника изолятора.

— На этого что ли? — Этьен показал пальцем в сторону врача. — Я его пальцем не тронул.

— Нет, — почти зашипел прокурор, — ты как раз таки кинулся на него и даже нанес вред здоровью. Свидетели есть, не беспокойся. Любой сотрудник в изоляторе — свидетель.

— И что от меня надо?

Этьен уже догадался, но все равно нужно спросить. И уж лучше нападение, с которым Смит сможет разобраться, чем идти на поводу у этих нехороших людей. Этьену попросту его гордость не позволяла принимать такой вот шантаж. Ну и еще ребенок, которого нельзя пока убить, он же — святое для каждого омеги. Ну и еще возможна защита от тюрьмы.

— Слушай, — бета склонил голову набок, как птичка, — я редко проигрываю, а с тобой уже все ясно. Даже самый лучший адвокат против фактов не попрет. Зачем тебе ребенок?

— Нужен.

— На жалость своим пузом подавить? Ничего не добьешься, поверь. А я вот сделаю из тебя самую настоящую шалаву, которая себе это пузо и нагуляла. И ничего от жалости там и не останется.

— Я не нагулял его. — Этьен вцепился руками в спинку кресла. Конвоир привстал со своего стульчика, а доктор хмыкнул. — И я вам не блядь, а если у вас недотрах, то на мою голову это не перекладывайте.

— Нарываешься. — Прошипел бета, который стал уж весь красным. Беты же, хоть и относились к сексу не так, как остальные, но и они на такое оскорблялись. Тем более, когда тебе под сорок, а у тебя никакой личной жизни, хоть ты и красавчик. И нечего тогда так разговаривать с Этьеном.

— Ой ли? Делайте что хотите, но ребенок это мой, а не ваш. Так что и голову им себе не забивайте.

— Знаешь, насколько он твой?

Этьен приподнял бровь. Жест входил в привычку, а Смит его запрещал.

— Ты его родишь, увидишь пару раз и все. А потом только лет через тридцать, когда он будет старше, чем ты сейчас. Тебе такое надо?

— Вы пугаете. — Спокойно ответил Этьен. — Суетитесь, потому что проигрываете дело. Вот, угрожать пришли. — Этьен улыбнулся. — Я этого ребенка вообще видеть не желаю, но он родится.

— Ладно. Пусть. — Прокурор отошел к отрытому решетчатому окну. На улице была весна. Сразу где-то там пели птички, а с крыши капало на железный карниз. — Уведите его в камеру. — Бросил он командным голосом. — Подумай хорошенько обо всем.

Этьен чувствовал себя ужасно. Выжатым, пару раз раздавленным и пережеванным. Еле дотащил свое тело до кровати и закрыл лицо руками.

Это повторялось снова и снова целых две недели. В медблоке ему смерили пару раз давление, пощупали живот и сказали, что Этьен здоров. Идиот — доктор все протягивал ему документы для аборта и даже предложил взять с собой одну из копий. Крутой адвокат ничего не хотел с этим делать, объясняя это тем, что это лишь запугивание.

А Этьен болтался здесь уже давно, больше месяца. По утрам стало иногда подташнивать, и это было не совсем хорошо. Генри не приходил. Его не пускали.