— Не совсем, — ответила она.

— Тогда что?

— Догадайся сам.

Ричер снова остановился.

«Мужчины в инвалидных креслах были молодыми».

«Старое армейское здание, заброшенное, а потом переоборудованное».

— Военные ранения, — сказал Ричер. — Твой муж военный. Он был в Ираке.

Воэн на ходу кивнула.

— Национальная гвардия, — сказала она. — Его второй заход. Они продлили срок его службы. И его «хамви» не был бронированным. Он взорвался на СВУ[22]в Эр-Рамади.

Она свернула в следующий коридор. Там было грязно. На плинтусах собрались хлопья пыли. Кое-где виднелся мышиный помет. Лампочки почти не давали света — экономия на электричестве. Некоторые лампочки перегорели, но их не заменили — экономия на труде.

— Это здание принадлежит Управлению по делам ветеранов?[23]

Воэн покачала головой.

— Это частный подрядчик, — сказала она. — Политические связи. Полюбовное соглашение. Свободный выкуп недвижимого имущества и солидные бюджетные ассигнования.

Она остановилась перед большой зеленой дверью. Лет пятьдесят назад ее покрасил рядовой в соответствии с предписаниями Пентагона, получив краску нужного цвета с армейских складов. Затем работу рядового проверил младший офицер, после чего потребовалось одобрение офицера среднего звена. С тех пор никто не обращал на дверь внимания. Она потускнела и потемнела, на ней осталось множество царапин. Теперь на двери было нацарапано восковым карандашом: «Д. Р. Воэн», а также серия цифр — военный номер или номер медицинской карты.

— Готов? — спросила Воэн.

— Если ты готова, — ответил Ричер.

— Я никогда не буду готова, — сказала Воэн.

Она повернула ручку и распахнула дверь.

Палата Дэвида Роберта Воэна представляла собой куб с ребром в двенадцать футов, выкрашенный в темно-зеленый цвет под узкой кремовой полосой и светло-зеленый цвет над ней. Здесь имелся металлический зеленый шкафчик и металлический зеленый солдатский сундучок. Сундучок был открыт, в нем находилась чистая пижама. В шкафчике стопкой лежали папки и большие коричневые конверты, потрепанные и местами прорванные. Из них торчали рентгеновские снимки.

В палате стояла узкая больничная койка с зафиксированными колесиками и ручным механизмом, позволяющим поднимать изголовье. Сейчас оно было поднято под углом в сорок пять градусов. На койке, под простыней, натянутой в виде тента, откинувшись назад, словно отдыхая, лежал мужчина — очевидно, это и был Дэвид Роберт Воэн. Он оказался худым и узкоплечим. Простыня не позволяла точно определить его рост и вес. Наверное, пять футов десять дюймов, и, наверное, сто восемьдесят фунтов. Кожа у него была розовой. На подбородке и щеках светлая щетина. Прямой нос и голубые глаза. Глаза широко раскрыты.

Часть черепа отсутствовала.

Недоставало куска кости величиной с блюдце. Надо лбом виднелась широкая дыра, словно на него была залихватски надвинута маленькая шапочка и кто-то срезал ее пилой вместе с частью черепа.

Мозг выпячивался наружу.

Он выглядел как сдувшийся воздушный шарик, темный, фиолетовый и сморщенный. И еще он был сухим и воспаленным. Мозг был прикрыт искусственной оболочкой, приклеенной к бритой коже вокруг отверстия наподобие пленки для пищевых продуктов.

— Привет, Дэвид, — сказала Воэн.

Человек, лежащий на кровати, никак не отреагировал. Четыре провода для внутривенного питания уходили под простыню. В тело через прозрачные трубки поступала жидкость из четырех пластиковых пакетов, укрепленных на высоких хромированных стойках возле койки. К двум бутылкам на маленькой тележке шли трубки от катетера для сбора мочи и дренирования кишечника. Кислородная трубка была примотана к щеке и аккуратно уходила в рот. Трубка соединялась с маленьким респиратором, издававшим шипение в равномерном ритме. На стене над респиратором висели часы, оставшиеся от прежних армейских времен. Белая бакелитовая рамка, белый циферблат, черные стрелки, жесткое негромкое механическое тиканье один раз в секунду.

— Дэвид, я привела к тебе моего друга, — сказала Воэн.

Никакого ответа. И его никогда не будет, понял Ричер.

Лежащий на кровати человек сохранял полную пассивность. Он не спал и не был в сознании. Он был ничто.

Воэн наклонилась и поцеловала мужа в лоб.

Потом она подошла к шкафчику и вытащила из стопки коричневый конверт с рентгеновскими снимками и надписью потускневшими чернилами: «Воэн Д. Р.» Конверт был засаленным и грязным. Его множество раз держали в руках. Она достала пленку из конверта и подняла так, чтобы на нее падал свет из окна. Это было изображение головы ее мужа в четырех проекциях. Спереди, справа сбоку, слева сбоку и сзади. Белый череп, серое мозговое вещество и серия ярких точек, разбросанных по всей поверхности.

— Обычное дело для Ирака, — сказала Воэн. — Осколочное ранение человеческого мозга. Тяжелая физическая травма. Сдавление, смещение, разрывы, столкновение с костью черепа, проникновение шрапнели. Дэвид получил все виды этих повреждений. Его череп был расколот, и врачи вырезали худшую часть. Предполагалось, что это окажет положительное воздействие. Ослабит давление. Позднее, когда прекращается отек мозга, они ставят пластиковые пластины. Но у Дэвида этого так и не произошло.

Она засунула снимок обратно в конверт, а конверт положила в стопку. Затем вытащила другой. Это был рентген груди. Белые ребра, серые органы, какое-то непонятное пятно, напоминающее наручные часы, и маленькие яркие пятна, похожие на капли жидкости.

— Вот почему у меня нет обручального кольца, — продолжила Воэн. — Он забрал его с собой и носил на цепочке, на шее. Жар его расплавил, а взрывная волна вдавила в легкие.

Она положила снимок обратно в стопку и сказала:

— Он носил кольцо на удачу.

Воэн уложила конверты в аккуратную стопку и подошла к ногам кровати.

— Где он служил? — спросил Ричер.

— В пехоте, приданной Первой бронетанковой дивизии.

— И СВУ применили против «хамви»?

Она кивнула.

— Самодельное взрывное устройство против консервной банки. Он мог бы с тем же успехом быть босиком и в купальном халате. Я вот только не пониманию, почему их называют самодельными. По мне, так они вполне профессиональны.

— Когда это случилось?