Воэн пригласила его на обед к восьми часам, очень официально. И предупредила, что ей нужно два часа на подготовку. Ричер провел это время в своем номере. Он поспал, а потом принял душ и почистил зубы. И оделся. Его одежда была новой, но белье следовало сменить. Он надел брюки и рубашку, провел пальцами по волосам, проверил результат в зеркале, и его все устроило. Впрочем, у него не было определенного мнения о своей внешности. Уж такой он есть, и тут ничего нельзя изменить. Некоторым людям он нравился, другим — нет.

Он прошел пешком два квартала от Третьей улицы до Пятой и повернул на восток. Стало уже совсем темно. С расстояния в пятьдесят ярдов до дома Воэн он не мог разглядеть машину ее начальника смены. Она либо стояла на подъездной дорожке, либо Воэн ее вернула. Или саму Воэн срочно вызвали. Или планы на вечер изменились. И лишь когда до дома оставалось тридцать ярдов, Ричер заметил стоящий у тротуара «краун вик». Дыра в темноте. Тусклое стекло. Черная краска, ставшая матовой от возраста. Совершенно невидим во мраке.

Идеально.

Ричер прошел через садик по выложенной камнем тропинке и нажал на звонок.

«Среднее время ожидания у дверей дома в небольшом городке вечером составляет около двадцати секунд».

Воэн открыла ровно через девять. На ней было черное трапециевидное платье без рукавов и черные туфли на низком каблуке, похожие на балетные тапочки. Она недавно приняла душ и выглядела молодой и полной энергии.

И ошеломляюще привлекательной.

— Привет, — сказал Ричер.

— Заходи, — ответила она.

Кухня была освещена свечами. Возле стола, накрытого на двух человек, осталось два стула. Ричер сразу увидел откупоренную бутылку вина и два бокала. Из духовки тянуло приятными ароматами. На стойке стояли закуски. Мясо омара, авокадо, дольки грейпфрута и латук.

— Главное блюдо еще не готово, — повинилась Воэн. — Я не рассчитала время. Я уже довольно давно его не делала.

— Три года, — сказал Ричер.

— Дольше, — возразила она.

— Ты замечательно выглядишь, — отметил Ричер.

— В самом деле?

— Ты — лучшее, что я видел в Колорадо.

— Лучше, чем Пайкс-Пик?

— Намного. Тебя бы следовало поместить на первую страницу путеводителя.

— Ты мне льстишь.

— Не слишком.

— Ты тоже отлично выглядишь, — сказала Воэн.

— Ну, это уже точно лесть.

— Нет, ты хорошо отмылся.

— Старался изо всех сил.

— А стоит ли нам это делать? — спросила она.

— Думаю, да, — ответил Ричер.

— Но честно ли это по отношению к Дэвиду?

— Дэвид никогда не вернется. Он никогда здесь не жил. Он не знает.

— Я хочу еще раз увидеть твой шрам.

— Потому что ты хочешь, чтобы Дэвид вернулся со шрамом. А не с тем, что он получил в реальности.

— Наверное.

— Нам обоим повезло, — сказал Ричер. — Я знаю солдат. Всю свою жизнь я провел среди них. Они боятся нелепых ранений. Ампутаций, увечий, ожогов. Мне повезло, что я легко отделался, а Дэвиду повезло, что он ничего не знает.

Воэн не ответила.

— И нам обоим повезло, что мы встретили тебя.

— Покажи мне шрам, — попросила Воэн.

Ричер расстегнул и снял рубашку. После секундного колебания Воэн осторожно коснулась затвердевшей кожи. У нее были прохладные гладкие кончики пальцев. Однако они обожгли его, словно электрический разряд.

— Что это? — спросила она.

— Самодельная бомба в Бейруте.

— Шрапнель?

— Часть человека, стоявшего рядом.

— Это ужасно.

— Для него. Но не для меня. Металл мог меня убить.

— Оно того стоило?

— Нет. Конечно нет. Оно того не стоит уже много лет.

— Сколько именно?

— С тысяча девятьсот сорок пятого.

— А Дэвид это знал?

— Да, — сказал Ричер. — Думаю, что знал. Я понимаю солдат. Нет человека более реалистичного, чем солдат. Ты можешь попытаться, но обмануть его нельзя. Ни на минуту.

— Однако они продолжают идти в армию.

— Да, так и есть. Они приходят.

— Почему?

— Я не знаю. Никогда не знал.

— Как долго ты пролежал в госпитале?

— Всего несколько недель.

— В таком же паршивом месте, как то, где сейчас Дэвид?

— Много хуже.

— Почему все госпитали такие плохие?

— Потому что для армии раненый солдат, который больше не может сражаться, — это мусор. Поэтому мы полагаемся на гражданских, а им тоже плевать.

Воэн приложила ладонь к шраму, а потом ее рука скользнула Ричеру за спину. Вторая рука проделала такой же путь с другой стороны. Воэн обняла его за талию и прижалась щекой к его груди. Потом она подняла голову, а Ричер наклонился и поцеловал ее. Он ощутил тепло, вино и зубную пасту. Воэн пахла мылом, чистой кожей и каким-то нежным ароматом. У нее были мягкие волосы. Она закрыла глаза. Он провел языком по ряду незнакомых зубов и нашел ее язык. Одной рукой Ричер поддерживал ее под затылок, а другой — внизу спины.

Длинный, длинный поцелуй.

Она прервала его, потому что ей не хватило воздуха.

— Нам нужно это сделать, — сказала она.

— Мы это делаем, — ответил Ричер.

— Я хочу сказать, что это правильно.

— Я тоже так думаю, — сказал Ричер.

Он ощущал мизинцем правой руки конец молнии на ее платье. Мизинец его левой руки касался упругих ягодиц.

— Потому что ты уедешь, — прошептала она.

— Через два дня, — сказал Ричер. — Максимум через три.

— Никаких осложнений. Ничего постоянного, — добавила Воэн.

Он наклонился и еще раз поцеловал ее. Переместил руку, нащупал язычок молнии и потянул вниз. Под платьем она была обнаженной. Теплая, мягкая, гладкая, гибкая и благоуханная. Он наклонился, подхватил ее одной рукой под колени, а другой обнял за плечи и понес по коридору, туда, где, по его представлению, находились спальни. При этом он продолжал ее целовать. Две двери, две комнаты. От одной пахло пустотой, а от другой — Воэн. Он внес ее во вторую спальню и поставил на ноги. Платье сползло с плеч и соскользнуло на пол. Они снова стали целоваться, и ее руки рванули пуговицу на его брюках. Через минуту они лежали в ее постели.

Потом они поели: сначала закуски, затем свинину, запеченную с яблоками, специями, коричневым сахаром и белым вином. На десерт они вернулись в постель. В полночь вместе приняли душ. После душа Ричер надел брюки и рубашку, а Воэн — черные джинсы, черный свитер, черные кроссовки и узкий черный кожаный пояс.