Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рэндольф сел и привлек меня к себе, заставляя опуститься рядом с ним на одеяло. Взял мое лицо в свои ладони.
— Пойми, Элисон. Свобода — человеческая ценность. Все фэйри предназначены чему-то. Быть обреченным на тебя — не худшая участь.
— Судьба, — горько сказала я. — Как-то многовато судьбы в последнее время, не находишь?
А потом я вспомнила все, что Рэндольф говорил раньше про судьбу. И вдруг — так не вовремя и страшно — всплыло в памяти сумбурное видение у Блудсворда.
— Нет! — губы еле шевелились от ужаса. — Ты ведь не это имел в виду, когда сказал, что вы с Терри разделили судьбу?
Он молча смотрел на меня и улыбался мягко, чуть виновато.
— Не это? Правда, Рэндольф?
— Я изменил не только свою судьбу. Брату тоже досталось.
— Нет! Ты не можешь… ты не должен… Ты не смеешь умирать за какую-то там «королеву Элисон»! Ты должен жить! Я отпускаю тебя, не надо такой службы.
— Я не твой вассал, Элисон. Ты не можешь отпустить меня или приказать.
— Тогда я прогоню тебя.
— Я не уйду.
— Тогда… тогда я… — у меня в мыслях была полнейшая сумятица. Я знала только одно: я хочу, чтобы Рэндольф жил. Желательно со мной, но это необязательно. Просто мне так надо, чтобы он был. Просто без него — такого спокойного, упрямого, немногословного и надежного мир будет гораздо хуже, чем есть сейчас.
— Если ты любишь меня, как говоришь, ты уйдешь.
— Я не уйду. Можешь считать, что я тебя не люблю.
— Я возвращаюсь в Сэнтшим.
— Я поеду с тобой.
Мне захотелось кричать. Ну как, как можно быть таким упрямым ослом?!
— Не смей взваливать это на меня! Не хочу отвечать за твою смерть.
— Ты не отвечаешь. Это моя судьба, не твоя.
— Не хочу, чтобы еще кто-то умер за меня. Я того не стою.
— Стоишь, — сказал он с абсолютной убежденностью. — Ты стоишь гораздо большего.
— Замолчи, ты, придурковатый самоубийца. Я не хочу, чтобы ты умирал, слышишь?!
Рэндольф вздохнул:
— Думаешь, я хочу? Я люблю жизнь. Особенно сейчас. Я счастлив, Элисон. Обидно умирать, когда каждая минута наполнена смыслом.
Лучше бы он меня ударил, честное слово.
— Тогда почему? — почти прорыдала я, в отчаянии от его непробиваемости.
— Я знаю очень много легенд о тех, кто пытался избежать своей судьбы. И ни одной о том, кому бы это удалось. Я — воин и приму ее достойно.
— Подожди, — память уцепилась за подсказку, что он дал мне раньше. — Ты сказал, что изменил свою судьбу. Значит, это возможно?
— Да. Я должен был стать главой клана Танцующих-с-Ветром, но сыграл с силами, которых не понимал. И изменил предназначение для себя и своего брата. Я не ведал, что творил. Тот, кто помогал мне, тоже. С роком можно играть, но нельзя выиграть. Даже боги покорны ему, — он взял меня за руку. — Пожалуйста, Элисон. Не надо больше. Мне тяжело.
— А мне, думаешь, легко? Ты — бесчувственный кусок железа! Прямо как твои ножики.
Рэндольф усмехнулся:
— Ты права. Душа воина — его оружие.
— Сколько у нас времени, Рэндольф?
— Не знаю. Быть может, годы, — он отвел глаза.
— Это ведь неправда. Все будет уже совсем скоро, да?
— Я не знаю. Я даже не знал, к чему приведет этот путь, пока Терранс был жив.
Вот что такое отчаяние. Когда нет возможности спасти или защитить близкого человека. Когда нет выхода. Когда дергайся — не дергайся, а судьба неотвратимо приближается, и ты чувствуешь затылком ее холодный внимательный взгляд.
* * *
Мы больше не возвращались к этой теме. Я как-то прямо разом поняла, что бесполезно. Можно сколько угодно плакать, упрашивать, дуться, кричать и делать нам двоим больно — Рэндольф не отступит. Будет виновато улыбаться и терпеть, сколько нужно. А если я потом сменю гнев на милость, сделает вид, что ничего не было.
Если бы я могла, сделала так, чтобы он меня разлюбил. Разве это любовь, когда нет выбора? А может, выбор и был, просто фэйри не хотел его видеть.
Наверное, надо было не разговаривать с ним, показывать, как я зла, как не могу смириться со всем этим бредом про «судьбу». Но я ужасная эгоистка. Мне хотелось его целовать и таять в объятьях. Просто от осознания, что наша близость может оборваться, обязательно оборвется, что все это не навсегда и закончится совсем скоро, Рэндольф в одночасье стал мне бесконечно дорог и важен. И я пыталась на прощанье подарить ему все, что могла, в глупой надежде, что судьба посмотрит на наше счастье и даст нам шанс. Известно же, что в сказках только так и бывает.
— Человеческих сказках, — поправил меня фэйри. — Люди — мастера обманывать себя.
Непогода продолжалась еще два дня, и все это время мы почти не вылезали из постели. Любили друг друга до изнеможения, как одержимые.
Это было удивительно. Я и подумать не могла, что близость между мужчиной и женщиной так прекрасна. И дело было не только в удовольствии.
Рэндольф брал меня, как дорогой подарок, как величайшую драгоценность. Я видела, чувствовала, что для него в эти мгновения я важнее всего на свете. И отчаянно старалась вернуть ему это чувство, отдаваясь целиком, без остатка.
Я хотела понять его, молчаливого и замкнутого. Познать если не душу, то тело — не зря же он сказал, что душа и тело едины.
Он удивился, когда я, краснея и запинаясь, сказала об этом. Но смеяться не стал:
— Конечно, Элисон. Чего ты хочешь?
— Просто лежи смирно. И говори, как приятно, ладно?
Я двинула ладонью вниз, изучая заново переплетение мышц на поджаром теле и вязь шрамов. Рэндольф и правда был похож на один из своих клинков — полный стремительной и певучей силы. Даже сейчас, когда он лежал обнаженный, полностью отдавшийся моим прикосновениям.
Пальцы скользнули вдоль шрама на груди — тонкий, чуть выпуклый, он обрывался немного выше светло-кофейного соска.
— Это было больно?
— Терпимо.
— А почему ты не убрал его магией?
Я уже знала, что магия так может. Приведенный Рэндольфом маг так искусно поколдовал над моей спиной, что я, сколько ни искала, не смогла найти и следа от когтя гриска.
Он равнодушно пожал плечами:
— Не мешает.
— А почему на спине их больше?
На спине у него были сплошные рубцы. И не такие, как спереди, а толстые, чуть выпуклые.
— Я бы не хотел говорить об этом, Элисон.
Ну и ладно.
Я наклонилась, поцеловала его в плечо, пробуя кожу на вкус. Прошлась языком вдоль шрама, спустилась к съежившемуся соску. Как он это делал так, что я просто млела и таяла? Кусался, но не сильно?