районе деревни Суборовка Калужской области немцы бросили в бой большую группу танков, самоходок и пехоты.

Немецкая атака проходила через высоту, на которой располагался наблюдательный пункт артиллеристов под командованием майора Романова.

Не допустить прорыва танков – такова была задача. Артиллеристы дали залп дымовыми снарядами. Танки, потеряв ориентировку, остановились, но прорвалась большая группа немецких автоматчиков. Они окружили наблюдательный пункт артиллеристов. Отчаянно бились бойцы. Когда в живых осталось только восемь человек, кончились патроны и гранаты, коммунист Романов вызвал огонь на себя. По его команде на высоту был обрушен огонь дивизиона. Он разметал немцев, подходивших к наблюдательному пункту.

Когда на помощь подошли другие воины, они увидели маленький «пятачок» земли, сплошь покрытый воронками и усеянный трупами врагов.

Игорь Михайлович остался тогда жив и невредим. Однако, его военная судьба сложилась так, что домой он пришел инвалидом без одной ноги. Но коммунист Романов остался в строю!

В 146-й дивизии служил и писатель Александр Андреевич Лесин. Призван он был в армию из села Тюрнясево Октябрьского района ТАССР. Рядовым в роте связи дрался он на болотах под Фомино и Зайцевой горой. Затем стал сотрудником дивизионной газеты и оставался им до конца войны. После войны был принят в Союз писателей СССР, издал книгу-дневник «Была война», в которой подробно описал путь своей дивизии.

По совету ветеранов дивизии, проживающих в Казани, я обратился с письмом к А. Лесину. Вскоре получил ответное письмо. В нем он писал в частности: «Под Зайцевой горой (а на ее дальних подступах и находится деревня Фомино) полегло до ста тысяч наших солдат и офицеров из пяти стрелковых дивизий, двух танковых бригад, пяти артиллерийских полков и трех спецподразделений. Среди этих ста тысяч, видимо, и Ваш отец.

Я бы советовал Вам съездить туда. На Зайцевой горе сейчас монументальный памятник и будет, говорят, музей».

… Лето 1970 года. Еду на Зайцеву гору, – туда, где по призыву Родины весной 1942 года встали наши земляки, наши отцы. Быстро мчится автобус по широкой ленте Варшавского шоссе. Красивы окрестности Подмосковья: зеленые лужайки, дачные домики и сады – всюду разлито благоуханье июльских цветов.

Автобус делает небольшую остановку в Малоярославце. Здесь били немцев зимой 1941 года. Город сильно пострадал во время войны: многие здания и промышленные предприятия были разрушены. Теперь от разрушения не осталось и следов – дымят трубы заводов, настежь распахнуты окна домов. Возле города – железная дорога. Здесь она, походила и тогда, во время войны. Как раз по ней шли эшелоны с войсками 146-й стрелковой дивизии из Татарии на передовую.

Проехали Медынь… Название города очень созвучно с названием

белорусского селения Хатынь. В их судьбах много общего. Война оставила от них только дымящиеся развалины. Теперь все отстроено заново, восстановлено.

Юхнов… В начале 1942 года здесь разворачивались наступательные операции наших войск, целью которых было – срезать Юхновский выступ немецких частей. Ожесточенные бои шли и в самом городе, и в его окрестностях. Не поддаются описанию бесчинства оккупантов. Во дворе одного из домов после освобождения города Красной Армией было найдено 200 трупов советских солдат, замученных фашистами.

Дорога идет на подъем, к Зайцевой горе. Издалека видна стоящая на высоком постаменте гранитная фигура советского воина. Волнуясь, иду по мраморным ступенькам. Здесь похоронены советские воины -наши отцы, те, кто не дожил до победы, кто отдал ради нее самое дорогое – жизнь. Читаю высеченные на огромной плите суровые и скорбные слова:

«ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ СОЛДАТАМ, СЕРЖАНТАМ И ОФИЦЕРАМ…»

Дальше идет длинный список стрелковых дивизии, танковых бригад, артиллерийских полков, батальонов, воины которых пали в боях за освобождение нашей Родины от фашистских захватчиков.

Но склону Зайцевой горы иду к деревне Фомино. На пути то тут, то там встречаются воронки, обвалившиеся блиндажи. Вижу ржавые осколки, обрывки колючей проволоки.

А вот и Фомино. Разговариваю с учителем начальной школы Григорием Васильевичем Ромашиным. Он тоже ветеран воины – участник Сталинградской битвы. Листаю его альбом, рассматриваю снимки, рассказывающие о том, как восстанавливалось после войны Фомино, как строился памятник на Зайцевой горе.

Григорий Васильевич рассказал мне, что до сих пор школьники находят в окрестностях села Фомино патрончики с бумажками, где записаны личные данные воина.

Что ежегодно в эти места съезжаются ветераны, отцы и матери погибших, дети, ни разу не видевшие своих отцов…

По небольшому овражку, тянущемуся от воронки, спускаюсь вниз. Овражек – след обвалившегося туннеля – подкопа. Осколки… осколки… осколки… А рядом – цветы. Вспоминаю строчку из стихотворения А. Лесина:

«Это други мои проросли».

В глубокой скорби стою у подножия памятника и думаю о своем отце. Пытаюсь представить, что пришлось ему пережить на этом маленьком клочке многострадальной земли. И снова вспоминаю строки из стихотворения А. Лесина, те, что он читал на встрече ветеранов 146-й стрелковой дивизии в 1967 году здесь, на Зайцевой горе.

«…И стало для нас плацдармом победы

Братское поле под Фомино.

Девять дивизий травой повиликой

К свету, к людям пробились давно

На этом жертвенно-великом

Братском поле под Фомино.»

«Целую четверть века почти память павших товарищей чтим», – писал А. Лесин.

Благодарные потомки будут вечно чтить память воинов – героев, жизнью заплативших за свободу нашей великой Родины.

Письмо К.М.Симонову

и ответ писателя

Занимаясь поисками военной судьбы отца, встречаясь с ветеранами Великой Отечественной войны, читая публиковавшиеся материалы участников боевых сражений, я невольно задумывался над вопросами: «Почему столь трудные кровопролитные бои вела Красная Армия в 1941–42 да и в последующие годы? Почему не только при обороне и освобождении крупных городов, но и у населенных пунктов, едва насчитывающих полтора десятка деревянных изб, складывали головы до ста тысяч наших бойцов?»

Ответы на поставленные вопросы не простые. Они звучат теперь из разных источников и далеко не однозначные. А в своё время, в 1972-ом году, будучи 30-летним молодым человеком, я дерзнул обратиться с подобными вопросами к одному из авторитетов военного и послевоенного времени – писателю Константину Михайловичу Симонову.

Написал я ему сразу после прочтения журнального варианта его трилогии «Живые и мертвые». Написал довольно запальчиво. В своем

обращении ,кроме поставленных вопросов, я под критическим углом зрения пытался характеризовать женские образы романа и, в частности, поведение офицерских жен. Откровенно говоря, на ответ писателя я не очень рассчитывал, но он пришел. Поэтому благодарен большому советскому писателю за то, что он снизошел обсуждать трудные вопросы минувшей войны с юношей, не нюхавшем пороха. При этом он ничем не обидел меня и не дал в обиду своих героев романа, ставших