дочь моя! – вдруг решительно поддержал Гермаха отец Дик. – Твое терпение и труды получили награду, теперь тебе не придется влачить жалкое существование и надрываться до седьмого пота, копаясь в своем огороде.

Это было последней каплей: служанка, не сдержавшись, разрыдалась.

– Столько трудов, и все насмарку! – всхлипывала она. – Вы видели, как я за ним ухаживала?! Ни комка, ни сорняка… и теперь, значит, все псу под хвост?!

Барон кое-как успокоил ее, клятвенно пообещав, что за огородом и садом будут следить специально назначенные люди.

– Дочь моя, ты можешь устроить огород и на новом месте! – улыбаясь, дополнил священник. – А я буду приезжать к вам по-прежнему, каждое воскресенье. И вроде ничего не изменится…

– Да уж, пожалуйста! – всхлипнула немного пришедшая в себя служанка.

– Хвала богам, что вы всегда приезжали сюда по воскресеньям! – воскликнул барон, с трепетом и нежностью глядя на плачущего ребенка. – Страшно подумать, что было бы, если бы вы, святой отец, заболели, или ваша лошадь ушибла ногу, или разразилась гроза, и вы остались бы дома… Послушай, добрая женщина, дай-ка мне подержать дочку!

– А сможете?

– Ох… Не уверен, но постараюсь!

* * *

Хольг неторопливо поднялся по крутой лестнице на площадку сторожевой вышки. Истинно великий человек никогда не суетится, не спешит там, где это не нужно. Особенно если на него устремлены тысячи глаз…

В следующее мгновение у него чуть не заложило уши. Собравшаяся на дороге толпа инстинктивно рванулась вперед, чтобы быть поближе к человеку, ради которого проделала этот путь, и страдальческие вопли тех, кто был буквально насажен на острые колючки туго натянутой проволоки, потонули в ликующем, страшной силы реве.

Сотни людей, не щадя голосовых связок, что есть мочи кричали: «Ура-а-аааа!» По багровым от натуги лицам текли слезы, на висках бешено пульсировали вены, сжатые кулаки вздымались к небу.

– Хотим Наместника Хольга! – снова, как по команде, подхватили десятки глоток, а через считаные секунды это же скандировали все без исключения.

Над дорогой и склоном холма, по которому три ночи назад украдкой поднимались люди Барона, над опушкой леса, из которого они вышли, и над кварталами Кольруда, прилегающими к восточным воротам, разносилось громоподобное:

– Хо-тим На-мест-ни-ка Холь-га! Хо-тим На-мест-ни-ка Холь-га!

Граф стоял, неподвижный, как статуя, ни один мускул не дрогнул на его лице, и только глаза, ослепленные светом множества факелов, почти сомкнулись, превратившись в узкие щелочки.

Наступал тот момент, о котором ему неустанно твердил отец: когда гладкий золотой ободок, увенчивавший прежде недостойное чело, должен поменять хозяина. Волшебная мечта, бывшая смыслом его существования, теперь могла стать явью…

Но хладнокровие и осторожность – прежде всего. Именно сейчас, как никогда, нужна выдержка. Главное – все точно рассчитать, говорить и делать именно то, что нужно, и так, как нужно.

Хольг резко поднял руку, требуя тишины. Конечно, она установилась далеко не сразу, поскольку это было бы самым настоящим чудом! Но через пару минут оглушающие крики все же сменились тихим, рокочущим гулом, и толпа даже чуть подалась назад, ослабив напор на проволоку.

Граф набрал больше воздуху в грудь, обдумывая, какими должны быть его первые слова. Как назвать тех, кто столпился внизу? Друзьями? Нет уж, много чести для безмозглой черни. Собратьями? Тем более! Жителями Кольруда? Слишком обыденно, к тому же в толпу могли затесаться и приезжие жители окрестных деревенек, а уж у них-то с горожанами вражда испокон веков…

Да, наверное, вот так будет лучше всего…

– Дорогие соотечественники!

Ликующий тысячеголосый вопль мгновенно грянул с еще большей силой, чем прежде, и толпа снова рванулась вперед, безжалостно вдавливая передних в стальные колючки.

Этими двумя словами граф Хольг покорил и накрепко привязал к себе пришедших. Член Тайного Совета, первый богач Империи, потомственный граф обратился к людям низших сословий, будто к равным! Теперь они ради него были готовы на все, хоть грызть зубами эту самую колючую проволоку…

* * *

Правитель Ригун, насторожившись, поднял голову, прислушался.

Тамира давно уснула, и, конечно же, не ее чуть слышное сопение могло вызвать его тревогу. Какой-то странный, ритмичный шум, явственно усиливавшийся с каждой секундой, доносился снаружи, со стороны Дворцовой площади.

Ригун отбросил покрывало, на ощупь всунул босые ноги в мягкие ночные туфли и, осторожно ступая, чтобы не потревожить жену, подошел к высокой двустворчатой двери, ведущей на балкон.

У него заколотилось сердце и чуть не вырвался испуганный крик при виде длинной огненной змеи, выползавшей на площадь из-за угла трехэтажного здания Имперского Департамента.

А когда схлынуло первое потрясение, когда Ригун разглядел и осознал, что это вовсе не змея, а колонна людей с факелами, его страх только усилился…

Глава III

Молодая женщина, притворно нахмурившись, провела пальчиком по морщинистому лицу лейб-медика:

– У-у-у, какие мы сердитые и озабоченные… Наша ласточка нас уже не радует, мы хотим другую птичку? А может быть, кошечку?

– Перестань, пожалуйста! – устало отмахнулся тот.

– Ну, в чем дело? – обиженно протянула Гемма, отодвигаясь. – Я что, действительно больше не нужна тебе?

– Нет, нет, ну что ты! Просто… – Арад запнулся. Не рассказывать же любовнице об интимных проблемах Правителя!

– Просто?.. Договаривай, малыш, договаривай! Ты же знаешь, я терпеть не могу тайн!

– Но это – врачебная тайна, пойми!

– Ох, какие мы важные и неприступные! А если вот так…

– Ой, щекотно! Что ты делаешь? Перестань! О боги…

– Потерпи немного, сейчас будет лучше… Ну как? Перестать, или?..

– Или! Продолжай, ласточка, продолжай!

– Твое пожелание – закон для меня, мой повелитель… Но я так огорчена, что ты мне не доверяешь!

– Доверяю, милая, доверяю, как самому себе! Но это чужая тайна, не моя… О-о-о, боги, как приятно… Еще, еще, не останавливайся!

– Мой птенчик, я умею хранить тайны…

* * *

Она была все так же мила и желанна, хоть, конечно, от девичьей стройности не осталось и следа, кожа потеряла былую упругость, а трепетная скованность невинной девушки давным-давно сменилась уверенным поведением опытной, знающей себе цену партнерши. Но она по-прежнему возбуждала, а временами просто сводила с ума. И была нужна ему. Особенно когда он испытывал раздражение, тем более – испуг, как сегодня (хоть не признался бы в этом даже под угрозой смерти).

Он любил ее и был ей благодарен за многое. За то, что выбрала именно его изо всех претендентов, причем до того, как ему суждено было стать вождем своего народа. За красивых и здоровых детей, которых он обожал и которыми по праву гордился, хоть иногда поругивал и даже наказывал (для их же блага, чтобы не портились и не впадали в