на спине точно такое родимое пятно! И у моего отца было такое же, и у деда, и у прадеда… Это наша родовая метка! Значит, это моя девочка! Вы слышите?! Моя!..

* * *

– Прошу вас, перестаньте терзать себя. Вы не могли это предвидеть. Только боги не ошибаются.

Немолодой человек с уставшими, потухшими глазами бессильно махнул рукой:

– Знаю, но мне от этого не легче.

– И мне не легче… Ну, так что же теперь, волосы на себе рвать?

Джервис тяжело вздохнул.

– Если бы это помогло делу, клянусь, своими руками выдрал бы все, до последнего волоска! Знаете, что меня больше всего убивает?

– То, что ваш план сработал только наполовину, – усмехнувшись, прогудел собеседник. – В Империи, скорее всего, и впрямь будет Наместник, но не тот, кого вы присмотрели… Кстати, может быть, хоть сейчас назовете его имя? А то я уже всю голову сломал в раздумьях, даже обидно!

– Его имя вам ничего не скажет, друг мой, он почти не появлялся в Кольруде. Сомневаюсь, чтобы вы хоть раз слышали о нем.

– То есть он вообще не член Совета? – поднял брови краснолицый человек, сидевший напротив главы Первого Семейства.

– Вот именно.

– Но как же вы рассчитывали… А, ладно! Теперь уже это неважно.

Джервис задумчиво постукивал пальцами по подлокотнику.

– По крайней мере, еще не все потеряно: если даже Хольг согласится стать Наместником, большинство членов Совета наверняка будут против. Сомневаюсь, чтобы этот слизняк, по недоразумению называющийся Правителем, рискнул надавить на них. Для этого нужна твердость и решительность, а он слишком мнителен и слабоволен.

– С другой стороны, как раз его мнительность может сыграть с нами дурную шутку. Если он снова пытался подкатить к женушке со своими правами, и в очередной раз случился полный… ну, вы понимаете…

– Да-да, вы правы! Я уже приказал Араду прекратить пичкать его этой гадостью, но нужно время, чтобы все вернулось в норму. А времени-то у нас может и не быть… О демоны преисподней! Давайте-ка выпьем – может, полегчает.

– С удовольствием! У вас, полагаю, найдется мое любимое дауррское?

– Конечно, мой друг, вот оно! Разрешите за вами поухаживать!

– Вы очень любезны, Первый! Ваше здоровье!

– Ваше здоровье, господин несостоявшийся будущий Наместник!

– Ха-ха-ха!

С веселым звоном сдвинулись кубки.

– Бедный граф Деспас, мне его искренне жаль, – вздохнул тан Кристоф. – Небось уже отправил кучу шифрованных депеш своему Торвальду, расхвалил себя на все лады, прикинул, какую бы награду стребовать… Не иначе уже видел себя Наместником Эсаны, если там только существует такая должность… Ох, не хотел бы я быть на его месте!

– Сам виноват, надо лучше разбираться в людях, – жестко отчеканил Джервис. – Понятно, почему не устоял Борк: он молодой, глупый, тщеславный. Молодость безжалостна, хочет всего и сразу. А мы-то с вами, почтенный Второй, люди осторожные, привыкли все взвешивать и рассчитывать.

– Так-то оно так, но, признаться, дорогой Первый, и я поначалу колебался. Очень уж заманчиво: Наместник Империи! – слегка улыбнулся Кристоф.

– Но ведь устояли!

– Именно. Потому что, как ни глупо это может прозвучать, я боюсь богов и про совесть не забываю. Все мы люди, все грешны, и мне немало припомнят на Страшном Суде, но есть грехи, которые нельзя ни отмолить, ни искупить. И один из них – предать свое отечество и веру. Чем бы там ни клялся эсанский посол, если Торвальд овладеет Империей, он обязательно притащит в наши храмы изваяния этого уродца с рогами и огромным членом… По-другому и быть не может!

* * *

Отец Дик, постаравшись, чтобы его голос звучал твердо, но вместе с тем достаточно почтительно, обратился к барону:

– Сын мой, как теперь вы намерены поступить с ребенком? Ведь он, строго говоря, незаконнорожденный… Это я никоим образом не в укор, упаси боги, просто так оно и есть. Признаете ли вы девочку, возьмете ли на воспитание?

– Пока не могу. Клянусь всеми святыми: если бы ее мать не умерла, я в самом скором времени совершил бы развод и женился бы на ней. Она перешла бы в нашу веру, в этом можно не сомневаться – ведь те эсаны, что переселились к нам, никогда не отличались излишней религиозностью… Потому Торвальд и изгнал их.

Священник согласно кивнул головой.

– Но бедняжка уже в мире ином! – с горечью воскликнул Гермах, обернувшись к телу, распростертому на кровати. – И теперь, если я принесу в дом чужого ребенка, это будет слишком жестоко и несправедливо. Ведь моя супруга, по совести, ни в чем не виновата! Она бы с радостью подарила мне хоть дюжину детей, не виси на мне это проклятие… Так что придется отложить признание до подходящего момента.

Барон снова взглянул на покойницу и сглотнул комок, подкативший к горлу.

– Чудо, поистине чудо, – пробормотал он. – Что может совершить настоящая любовь!

– Так что вы решили, сударь? – вступила в разговор Эйрис, тщетно пытавшаяся успокоить голодного плачущего ребенка.

– Моя девочка будет расти, как подобает дочери барона, – твердо заявил Гермах. – Прежде всего я завтра же утром пришлю кормилицу. Хвала богам, среди моих крепостных хватает здоровых, крепких баб, недавно родивших, и управитель подберет самую подходящую. Они с мужем заодно будут помогать тебе по хозяйству, ты ведь уже не молодая…

– Погодите, погодите! – всполошившись, забормотала служанка. – Как это – «с мужем»? Небось еще и своего ребеночка прихватят, раз она кормящая? А жить они где будут, в одной комнате с нами?! Вы же видели: от господского дома одни развалины остались, и те бурьяном заросли!

– Не беспокойся, добрая женщина: вы переедете в уединенный, уютный дом, примерно в десяти милях отсюда. Там достаточно места, а при доме есть и пруд, и фруктовый сад.

– Да хранят меня все святые! Что вы такое говорите, сударь?! Как это – «переедете»?! С чего вдруг? Я всю жизнь здесь прожила, молодых господ вынянчила… – Эйрис всхлипнула, еле-еле удержавшись от слез. – Старого хозяина похоронила, а теперь что же, все бросить?

– Нельзя жить только воспоминаниями, – вежливо, но твердо ответил барон. – Теперь у тебя на склоне лет появился смысл жизни: вот этот ребенок! Ты будешь его нянькой. Само собой, с содержанием, и даю слово, тебе не придется жаловаться на мою скупость.

Целый ворох мыслей метался в голове несчастной служанки, словно табун перепуганных лошадей. Эйрис растерянно переводила взгляд с барона на священника, со священника на свою хозяйку, попутно обнаружив, что она, так и не дождавшись ужина, уснула в кресле-качалке, привалившись головой к подоконнику.

– Что боги ни делают, все к лучшему,