излишнюю самоуверенность!). За образцовое исполнение супружеских обязанностей (попытки увильнуть со ссылками на плохое самочувствие и столь же плохое настроение, конечно, случались, но так редко, что он только снисходительно посмеивался, слушая жалобы других глав семейств). За то, что безупречно вела себя, понимая: к жене вождя приковано всеобщее внимание, каждый ее шаг, каждое слово, каждый поворот головы тут же становится предметом жарких обсуждений, и первый же ее промах сполна используют недоброжелатели мужа. За то, наконец, что терпеливо мирилась с его недостатками, которые у него, конечно же, были… Хотя, справедливости ради, у нее их как минимум столько же, а разве он не мирится с ними?!

В общем, он просто-напросто любил свою Корру! И ему было глубоко безразлично, что от ее девичьей стройности… Впрочем, не стоит повторяться. Тем более что и его собственная юношеская стройность тоже осталась в далеком прошлом.

Он приступил к любовной игре, как обычно: с грубоватым напором, но строго соизмеряя свою силу, шепча ей на ухо весьма вольные шуточки, однако не опускаясь до пошлости, которую она терпеть не могла. Очень скоро возбужденная партнерша сама крепко прильнула к нему и, закрыв глаза, начала покусывать его шею. Это было уже рискованно, но он знал, что может смело ей доверять: ни разу еще дело не дошло до по-настоящему серьезной раны. А небольшие шрамы только украшают мужчину… и служат причиной завистливых взглядов тех, чьи партнерши постоянно жалуются на недомогание.

Когда вскипевшая кровь зашумела в голове, а напряжение в паху стало невыносимым, он со стонущим рычанием вошел в жену одним могучим толчком. И она ответила еще более громким стоном, от которого по всей пещере разнеслось раскатистое эхо…

После, бессильно распластавшись рядом, они, как обычно, смотрели в сводчатый потолок, восстанавливая дыхание. И, как всегда, первой молчание нарушила Корра:

– Что-то случилось сегодня, дорогой?

Он только лишний раз подивился прозорливости женщин, удивительным образом сочетавшейся со слепотой и беспомощностью в самых элементарных вещах. Эх, что бы вы без нас делали! Впрочем, как и мы без вас…

Так или иначе сказать бы пришлось. И он еще раз почувствовал благодарность: за то, что избавила его от мучительной необходимости подбирать слова для начала разговора.

– Как ты догадалась?

– Это было нетрудно. Ты был… Ну, не такой, как всегда. Зажатый, напряженный… Словно думал о чем-то плохом.

Вождь драконов тяжело вздохнул (человека, каким-то чудом оказавшегося здесь, струей воздуха отбросило бы в сторону, как пушинку). По-прежнему не глядя на жену, он произнес:

– У меня был контакт с двуногим… А я так надеялся, что нас навсегда оставили в покое!

* * *

Граф Хольг, отпустив дворецкого, бессильно рухнул в кресло, чувствуя, как дрожит от мучительного перенапряжения каждый кусочек его крепкого, мускулистого тела.

Он был очень доволен собой. Что за великая и непонятная сила – вдохновение… Назвать этих простолюдинов соотечественниками, да еще и дорогими – прекрасный и очень удачный ход. Но то, что он сказал сразу после восстановившейся кое-как тишины, это вообще шедевр ораторского искусства!

– Спасибо вам, что вы пришли сюда, ко мне, разделить со мной мою великую радость! – громким и ликующим голосом воскликнул он, воздев руки. – Милостью божьей… мой сын, который был при смерти, выздоровел и сейчас вне опасности!

Минуту назад любой человек, находившийся в здравом уме, смело побился бы о заклад на всю сумму, которую мог наскрести в карманах, что испустить более громкий и ликующий крик просто невозможно. Ибо есть предел крепости голосовых связок и барабанных перепонок.

И с треском проиграл бы спор.

Толпа после секундной паузы взвыла так, что первым побуждением графа было отшатнуться, зажав уши. Невероятным усилием воли он заставил себя остаться на месте и улыбаться – широкой, счастливой улыбкой отца, которого пришли поздравить любимые и любящие дети.

Сотни людей вопили, рыдали, обнимались, впав в самый настоящий экстаз, граничащий с потерей рассудка. Граф Хольг еще не стал в их глазах равным богам, до такого умопомрачения они пока не дошли, но простым смертным он уже точно не был. Ему сопутствовала удача, он стал любимцем судьбы, – толпе это было столь же ясно и понятно, как то, что за ночью последует день, а за летом – осень.

И кто может стать Наместником, если не ОН?!

Каждый пришедший к усадьбе Хольга сейчас искренне верил и мог присягнуть: они явились сюда именно затем, чтобы поздравить своего кумира с чудесным спасением ребенка. Потому что любое слово графа в эти минуты было святой и непреложной истиной. Ну, еще и для того, чтобы просить Хольга согласиться стать Наместником, конечно… Но прежде всего – разделить с ним радость!

Хольг, снова воздев руку к небу, дождался, когда выдохшаяся толпа утихнет, и растроганным голосом воскликнул:

– Благодарю вас, дети мои!

«Дети», многие из которых были ровесниками графа или даже старше, не огласили вновь окрестности столь же могучим ревом по одной-единственной причине: их силы были близки к полному исчерпанию. Но глаза, уставившиеся на Хольга, могли все сказать без слов.

Они в самом деле видели в нем отца – сильного, заботливого, разумно строгого и беспредельно любящего, за спиной которого ощущаешь себя в такой же безопасности, как в самой надежной и неприступной крепости.

Пьяный Рамон, размазывая по опухшему лицу слезы вперемешку с кровью – колючки проволоки сильно расцарапали щеку, лишь чудом не повредив глаз, – снова завопил:

– Хотим Наместника Хольга!

И сотни луженых, надсаженных глоток дружно подхватили, быстро войдя в привычный ритм:

– Хо-тим На-мест-ни-ка Холь-га! Хо-тим На-мест-ни-ка Холь-га!

Граф замер, явственно ощущая прикосновение гладкого золотого ободка. И не сразу смог отогнать это видение, навязчивое и очень несвоевременное.

Пока еще сделан только первый шаг, хоть и очень важный…

– Дети мои! Ваша радость – моя радость! Ваша печаль – моя печаль!! Ваша воля – моя воля! Но я, как и вы, повинуюсь закону и Правителю, да продлят боги его дни! Ступайте к дворцу и изъявите свои пожелания! Пусть пресветлый Правитель Ригун услышит голос своего народа! Запаситесь по пути новыми факелами – пусть он не только услышит вас, но и увидит! Я согласен стать Наместником, но решение должен принять Правитель!

– Ура-а-ааааа! К Правителю! Да здравствует Хольг!

Рыдающая от восторга толпа, побесновавшись еще несколько минут и кое-как построившись в колонну, двинулась обратно.

Графу больше всего хотелось торопливо спуститься с вышки, пройти в дом и приказать подать кушанье – какое угодно, лишь бы поскорее: он внезапно ощутил самый настоящий волчий аппетит. А потом – два-три кубка своего любимого вина,