состояние нищеты, «молодая сравнительно семья», «старые привычки роскоши и праздности среди крайней нужды», религиозное настроение среди разгульного образа жизни[650]. Со всем этим в целом совпадал и нравственный облик Хлобуева[651].

Существенный интерес в данном контексте представляет письмо Гоголя, отправленное 8 (20) июля 1842 года из Гастейна, в котором он уговаривает П. В. Нащокина определиться на службу в дом Бенардаки в качестве воспитателя. Письмо это, содержащее подробную характеристику самого Нащокина, примечательно как портрет, «нарисованный будущим творцом Хлобуева», чью судьбу в поэме также будет пытаться устроить добродетельный откупщик Муразов[652].

Недостатки ваши, – пишет Гоголь, – могут быть разве только в неподвижности и лени, одолевающей русского человека во время продолжительного бездействия, и в трудности подняться на дело. Но в той же русской природе есть способность, поднявшись на дело, совершить его полно и окончательно…

Сравним с этим письмом отповедь Муразова Хлобуеву во втором томе поэмы:

Подумайте не шутя, вас сгубила праздность. Вам нужно от ней бежать. Как жить на свете не прикрепленну ни к чему, какой-нибудь да должен исполнять долг.

И все же, наверное, самое большое количество домыслов о возможных прототипах, обнаруживаемых как в жизни, так и в литературе, породил образ полковника Кошкарева[653]. Как одного из прототипов В. И. Шенрок, ссылаясь на воспоминания О. Н. Смирновой (дочери А. О. Смирновой-Россет), называл полковника в отставке С. А. Викулина, знакомого В. А. Жуковского и самого Гоголя, – чудака, странности которого завершились сумасшествием:

Сегодня вечером мой милый Жук<овский> был у меня; он пришел один, Гоголь отправился к больному В<икулину> (сумасшедшему, кажется); за ним всегда посылают, когда тот слишком волнуется. Этот В<икулин> – Кошкарев из «Мертвых душ». Он так и умер сумасшедшим. У него был брат – ипохондрик. Гоголь их обоих знал, встретив в Германии[654].

По мнению Н. О. Лернера, прототипом Кошкарева мог быть помещик С. В. Цуриков[655], известный по описанию А. И. Дельвига, познакомившегося с ним в 1836 году:

Он образовал несколько контор по управлению имением, которые по самым пустым предметам составляли протоколы с изложением дела, справками, соображениями и заключениями, на которых он писал: «Согласен». С. Ц. <…> Чтением этих протоколов и наложением резолюций С. В. Цуриков занимал все утро <…>. Впоследствии я узнал, что мне не смели дать воды до утверждения протокола конторы по управлению домом Цурикова, в котором она указывала, какую воду должны мне доставлять для умыванья[656].

Как пример «старинного помещичьего бюрократизма», воплощением которого стал у Гоголя Кошкарев, Лернер называл также «Дело по донесению хозяйственного отделения управления дома графа Л. И. Соллогуба о глухом тетереве», относившееся к 1825 году[657].

Еще один возможный прототип Кошкарева – В. П. Кочубей, имевший, по свидетельству М. С. Щепкина, в своем малороссийском имении «разнообразные присутственные места»[658]. На самом деле экономические нововведения в имении Кочубея нередко служили примером для подражания М. И. Гоголь в ее хозяйственной деятельности, и они, конечно, были хорошо известны Гоголю[659].

Среди собственно литературных предшественников и аналогов образа Кошкарева назывался герой романа П. Л. Яковлева «Удивительный человек» (1831) – «помещик-бюрократ», «бедный разумом и просвещением», который «удаляется в деревню и там предается реформаторскому самодурству», желая посвятить время «на образование <…> поселян»[660]. Сочувственный отзыв на этот роман поместил А. И. Дельвиг в первом номере «Литературной газеты» за 1831 год, в котором были также опубликованы и опусы самого Гоголя: глава «Учитель» из «малороссийской повести» «Страшный кабан» и статья «Несколько мыслей о преподавании детям географии».

Другие возможные литературные прообразы Кошкарева – князь Радугин из комедии А. А. Шаховского «Пустодомы» (1819), реформатор Недосчетов из романа Д. Н. Бегичева «Семейство Холмских» (1832), увлекающийся политэкономией и различными западными теориями, а также англоман из анонимной «Повести о том, как Англия попала в Костромскую губернию» (1836, подписана «К. В.»)[661]. И еще Глуподумов, персонаж Н. Полевого, который изучал «науку земледелия, или, как он называл, агрикултуру», из арбузов производя сахар, а из соломы бумагу («устроил даже ветряную мельницу крыльями не с боку, а горизонтально»[662]). С его экспериментами, направленными на благосостояние крестьян, Глуподумова вместе с тем можно рассматривать не только как одного из типологических предшественников Кошкарева, но также и Костанжогло (Скудронжогло)[663].

Как литературный прототип одновременно Кошкарева и Костанжогло (Скудронжогло) Н. А. Энгельгардт называл также помещика Россиянинова из романа Ф. В. Булгарина «Иван Выжигин»[664].

Различные предположения высказывались о возможных прототипах образа Улиньки. По сообщению Г. П. Данилевского, в 1880‐е годы бытовало мнение, что имя жены А. С. Данилевского Ульяны Григорьевны «дало Гоголю <…> мысль» назвать подобным образом свою героиню[665]. Эту гипотезу оспорил В. И. Шенрок, опираясь, помимо прочего, на отношение к ней супругов Данилевских и подчеркивая, что второй том поэмы был начат «гораздо раньше женитьбы А. С. Данилевского»:

Сама Ульяна Григорьевна и Александр Семенович были удивлены этим открытием Г. П. Данилевского и сомневались в справедливости его, так как, вероятно, Гоголь в таком случае едва ли скрыл бы от них этот факт[666].

Еще одна версия, основанная на письме И. С. Аксакова родителям от 21 августа 1854 года, состояла в том, что прототипом Улиньки могла быть А. М. Виельгорская[667]. Существует также и точка зрения, согласно которой в истории Улиньки, последовавшей в продолжении поэмы вслед за Тентетниковым в Сибирь (см. с. 144 наст. изд.), отразилась судьба двух невест декабристов: Камиллы Ледантю, впоследствии жены В. П. Ивашева, и Полины Гебль, жены И. А. Анненкова[668].

В отношении возможных прототипов других персонажей второго тома бытуют следующие версии: в светской эмансипированной женщине Чагравиной, в которую влюбился Платонов (о ней известно из воспоминаний слушавших чтение глав второго тома современников; см. с. 142 наст. изд.), Гоголь мог изобразить А. О. Смирнову[669]. А в генерал-губернаторе – ее мужа, Н. М. Смирнова, калужского губернатора, боровшегося со взяточничеством, хотя и не слишком успешно (ср. с. 166 наст. изд.). Впрочем, в последнем случае называется также и имя графа А. П. Толстого, бывшего гражданским губернатором Твери в 1834–1837 годах и военным губернатором Одессы в 1837–1840 годах[670].

Черты помещика Петуха А. С. Данилевский узнавал в своем родственнике, отставном полковнике 1812 года Федоре Акимовиче Данилевском, имя которого Гоголь упоминает в письме А. С. Данилевскому от 8 февраля