Тентетников) желал, как писал Гоголь А. П. Толстому 27 июля (8 августа) из Остенде, «заняться не шутя благоустройством крестьян». Стал впоследствии (с 1878 года) председателем Общества взаимного поземельного кредита и был награжден серебряной медалью Парижской выставки «за успехи в сельском хозяйстве»[627].

В числе других прототипов Тентетникова называли симбирского помещика середины XIX века Н. Н. Трегубова (1774–1849), послужившего возможным прообразом также и заглавного героя романа И. А. Гончарова «Обломов»[628]. Назывались также Д. К. Малиновский и Н. М. Языков[629]. Высказывалась также мысль, что Тентетников как тип «лишнего человека» мог представлять собой «ответ тем из „лишних людей“, которые в гоголевских „сатирических“ произведениях находили оправдание своего бездействия на поприще служения России»[630]. Спорную концепцию образа Тентетникова как криптограммы отношения Гоголя одновременно к Пушкину и Достоевскому, а соседей Тентетникова – как зашифрованного описания круга знакомых Достоевского (отставной гусар-поручик – Д. В. Григорович, Варвар Николаевич Вишнепокромов – Н. А. Некрасов, вариант: В. А. Соллогуб) предложил в наше время А. А. Кораблев[631]. Поведенческую модель Тентетникова приписал себе в своем дневнике и мемуарист Д. А. Оболенский, поселившийся с 1856 года в деревне:

Я начал, как начал Тентетников в «Мертвых душах» Гоголя, я сделал разные льготы, освободил от поборов кур, яиц и проч.[632].

Приятель же Тентетникова, «недоучившийся резкого направления студент», начитавшийся «всяческих брошюр», был прочитан еще современниками Гоголя как выпад против В. Г. Белинского – в отместку «за страстное порицание „Выбранных мест“»[633]. А упоминание «двух философов из гусар» – как аллюзия на П. Я. Чаадаева, чья западническая ориентация была в конце 1840‐х годов скорее антипатична Гоголю[634].

В мемуарной и исследовательской литературе сложилась достаточно устойчивая традиция видеть прототип образа Костанжогло (Скудронжогло) в откупщике и промышленнике Д. Е. Бенардаки (1799–1870), которого московские славянофилы воспринимали «как образец национального капитала и национального предпринимательства»[635]. Описание «грека Бенардаки», с которым Гоголь познакомился в 1839 году в Мариенбаде, как прототипа Костанжогло (Скудронжогло) дал впервые М. П. Погодин:

Здесь скажу только, что в Мариенбаде был еще тогда известный предприимчивый Д. Е. Бенардаки. Мы все гуляли вместе. Бенардаки, знающий Россию самым лучшим и коротким образом, бывший на всех концах ее, рассказывал нам множество разных вещей, которые и поступили в материалы Мертвых душ, а характер Костанжогло во 2‐й части писан в некоторых частях прямо с него[636].

Позже в Петербурге Бенардаки оказал Гоголю серьезную финансовую помощь[637].

Сходную характеристику Бенардаки дал экономист и автор публицистических статей К. А. Скальковский, также уловивший в образе Костанжогло (Скудронжогло) известного предпринимателя:

Отставной поручик Бенардаки нажил огромное состояние своим умом и ловкостью. Человек он был необыкновенной доброты, готовый услужить, и весьма серьезно, всем и каждому. Многие наживали благодаря ему целые состояния[638].

И все же надо признать, что если личность Бенардаки и подсказала Гоголю некоторые черты Костанжогло (Скудронжогло), то, как и в случае с «идеальным наставником» Александром Петровичем, Гоголь сделал своего персонажа рупором прежде всего собственных идей. В частности, в выпаде Костанжогло (Скудронжогло) против просвещения («А вот другой Донкишот просвещенья. Завел школы! Ну что, например, полезнее человеку, как знанье грамоты. <…> А ведь писарь нужен один…») можно усмотреть идеи Гоголя, возмутившие Белинского и отразившиеся в следующих строках его «зальцбруннского» письма:

…в Вашей книге Вы утверждаете как великую и неоспоримую истину, будто простому народу грамота не только не полезна, но положительно вредна. Что сказать Вам на это? Да простит Вас Ваш византийский бог за эту византийскую мысль…[639]

О том, что Гоголь «в качестве „разумной действительности“» абсолютизировал «откупщика Бенардаки» и самым причудливым образом перемешал «романтическую категорию идеального с категорией „положительного“ казенного образца», писал Б. М. Энгельгардт в своем труде «Путешествие вокруг света И. Обломова: главы из неизданной монографии»[640].

По другой версии, отдельные черты Костанжогло (Скудронжогло) могли быть подсказаны Гоголю личностью его малороссийского знакомца Василия Яковлевича Ломиковского (1777–1848), праправнука гетмана Данила Апостола, этнографа, знатока украинской истории (он был, в частности, автором словника «О Малороссии. О древних обычаях малороссийских, о службе воинской и гражданской, о чинах и должностях чиновников. Писано 1808 года»[641]). Ломиковский проживал на хуторе Миргородского уезда, названном им Парк-Трудолюб (ныне село Трудолюб). Имение его славилось различными хозяйственными нововведениями, в 1837 году он издал брошюру «Разведение леса в сельце Трудолюбы», в которой делился собственным опытом лесонасаждения. Деятельность Ломиковского как ученого, агронома, винодела, а до того еще и масона создала ему в народе репутацию чернокнижника и колдуна, что причудливым образом перекликается с демоническими чертами, которые впоследствии улавливались критиками в гоголевской обрисовке Костанжогло (Скудронжогло), делавшими его своеобразным двойником колдуна из «Страшной мести» (см. с. 352 наст. изд.)[642].

Высказывалась также версия о том, что прототипом Костанжогло (Скудронжогло) мог быть богатый фабрикант греческого происхождения М. И. Бостанжогло, семья которого происходила из Нежина. В 1820 году на Старой Басманной улице в Москве им была основана табачная фабрика, просуществовавшая до 1917 года. В вышедшем в 1846 году указателе московских заведений М. Рудольфа отмечалось, в частности, что дом № 35 по улице Никольской – «Бостанжогло Грека Михайлы Иванова. В сем доме магазин его Бостанжогло частный и табачный»[643]. Приписывали этому гоголевскому персонажу и литературные прообразы, как, например, персонажа комедии А. А. Шаховского «Пустодомы» Радимова, порицавшего фабрики, машины и суетную роскошь[644], или помещика Россиянинова из романа Ф. В. Булгарина «Иван Выжигин»[645].

Что касается Бенардаки, то существует предположение, что он мог стать прообразом еще одного «добродетельного» персонажа второго тома «Мертвых душ», а именно —миллионера Муразова[646]. Но вместе с тем в качестве прототипа Муразова назывался еще и А. Е. Столыпин, пензенский губернский предводитель дворянства, прадед М. Ю. Лермонтова и дед его товарища Алексея Аркадьевича Столыпина (Монго), наживший большое состояние на винных откупах[647].

Что касается Хлобуева, то, как утверждал М. С. Щепкин, для его характера «послужила Гоголю образцом личность П. В. Н<ащокина>»[648]. Версия эта была подхвачена А. Н. Веселовским и вслед за ним М. О. Гершензоном[649]. Среди аргументов в ее пользу назывались: богатство, унаследованное Нащокиным от матери, которое он «быстро спустил <…> в кутежах, стяжавших ему почетную известность среди бонвиванов обеих столиц», полученные затем неожиданно с разных сторон наследства и крупные выигрыши, которые опять им «проматывались» и «проедались»;