Коль скоро мне как командиру всей экспедиции полагалось оставаться на борту «Звезды», необходимо было, чтобы начальником группы стал человек, которому я доверяю всецело в любой нештатной ситуации.

Сережа, в свою очередь, попросил отправить с ним Клима Мережко, нашего инженера систем жизнеобеспечения (ИНСЖО), человека, способного устроить сносные условия работы команде из десяти человек хоть на дне знаменитой Марианской впадины. Я не возражал.

Что до количества десантников, то ракетоплан, увы, не резиновый. Вдобавок, на его борту размещены и всегда пребывают в полной боевой готовности весьма габаритные вещички: легкий двухместный конвертоплан, пара открытых негерметичных машин типа «багги» вместимостью четыре человека каждая, и тяжелый, полностью герметичный гусеничный вездеход.

При штатном экипаже в четыре человека эта автономная мобильная крепость способна взять на борт в перегруз семерых и успешно защищать их от внушительного списка вредных воздействий: от проливного кислотного дождя до ядерного взрыва средней тяжести по соседству.

А везде, где присутствуют конвертопланы, самолеты и вертолеты, неизменно находится и их самый ярый почитатель и пользователь — Ярик Коробко, наш штатный истребитель встречных комет и зловредных НЛО. Пилот-оператор — ценнейший кадр в группе высадки на любую космическую терра инкогнита.

— Только без фанатизма, Ярик, — как всегда в таких случаях строго напомнил я бравому космострелку и нарочито проигнорировал искреннее изумление в его честнейших голубых глазищах. Знаю я его, гуся лапчатого!

На случай предполагаемого контакта в группу были назначены психолог Нонна Брутян и ксенобиолог Софья Леонова.

Нонна и Софья на пару, полагаю, одержат психологическую победу даже над глыбой скального базальта доисторических времен, а выгодный контакт могут наладить с любым из отделов службы снабжения нашего славного космического флота, на что в принципе неспособна ни одна другая человеческая особь.

Но в этой исторической десятке был и человек, которого я отпустил на планету после некоторых колебаний. И сомневался я прежде всего потому, что, как ни парадоксально, он сам меня горячо просил об этом назначении.

Астрофизик Борис Багрий вместе с химиком Хассо Лаасом относился к «спящим красавцам» — так мы с Васильевым за глаза прозвали двух жертв генетических модификаций по программе «Амфибия» в составе экипажа «Звезды». Причем на «Восходе» подобные случаи отмечены не были. Правда, у Багрия не случилось метаморфоз кожных покровов, но вышел он из первой тестовой гибернации лишь спустя пятнадцать лет. И сразу как ни в чем не бывало с жаром приступил к работе.

А ведь еще не так давно величественно покоился в гиберкапсуле точно какой-нибудь доисторический Хеопс засушенный!

Смутило меня вот что. Как астрофизика, Багрия могла интересовать Сильвана более как таинственный космический объект с предположительно искусственными кольцами, кои всякому представителю его специальности предпочтительней было бы изучать со стороны, в полном объеме и масштабах.

Борис же высказал твердое намерение самому ступить на грунт Сильваны, решительно сменив «дальнозоркость» и огромную дистанцию в работе силового звездочета, как он в шутку себя нередко называл, на «близорукость» и короткий прицел исследователя и разведчика.

Я переговорил с Васильевым. Тот, как ни странно, твердо высказался за то, чтобы включить Багрия в группу высадки.

Признаться, я ожидал, что следом за нашим проблемным звездочетом в ракетоплан попросится и сам Роберт. Не иначе как понаблюдать интересующего его пациента и, если повезет — уяснить суть столь неожиданного интереса Багрия к полевой исследовательской работе. Но криотехник оказался не так-то прост, и даже от прямого предложения вежливо уклонился.

— Навряд ли там пригодятся мои знания в области низких температур или структур первичных некрозов кожного покрова хомо сапиенс. Я, знаете ли, Петр Алексеевич, больше привык с экрана смотреть, через стекло, — и он указал на сияющую планету, обрамленную тремя кольцами.

М-да, подумал я, эти рукотворные штуки — серьезный вызов нашему человеческому самомнению. Я, конечно, слышал о терраформировании, но воспринимал эту молодую, постепенно набирающую ход практическую науку пока что как новомодное веяние — технологии, знаете ли, отстают, чтобы вокруг той же Земли отгрохать такие исполинские кольца. Да и зачем, собственно?

— А Багрию погулять по новой планетке не помешает, — улыбнулся Васильев. — Немного потопать на своих двоих вне металла и пластика, ощутить, так сказать, твердую почву под ногами, ему полезно. Если, конечно, врач ничего не имеет против. А то что-то в последнее время он у нас с вами залежался, Петр Алексеевич, не находите?

— Прежде я не замечал у вас склонности к черному юмору, — сухо ответил я. И кивнул, давая понять, что разговор закончен.

Насчет Багрия подумаем, а сейчас меня вызывал Панкратов.

Генка только-только сменил гнев на милость и понемногу настраивался на конструктивный диалог, без всяких там соплей и обид, но тон капитана «Восхода» всё равно был холоден.

Ладно, все перемелется, ему же проще — приказы командира надо не обсуждать, а выполнять. Нам же предстоит в ближайшее время решать самые невероятные задачи, которые только могут возникнуть у группы, только что высадившейся на явно обитаемой планете.

Поэтому Панкратов, конечно, рассчитывает на активный обмен информацией, непременно выскажет собственные — и непременно конструктивные! — мнения по любой из предстоящих нам проблем, а значит жизнь и работа продолжаются. Виват!

Таким образом сложившееся на тот день статус-кво было принято обоими командирами независимо от должностного старшинства в полном объеме, и это хорошо.

«Восход» сейчас на пути к Беллоне, хотя Панкратову до нее еще пилить. Также «Восход» уже должен был с достаточно высоким разрешением наблюдать и Сильвану.

Причем, после того как мы все-таки нырнули на низкую орбиту, готовясь к отправке ракетоплана, Панкратов видел Сильвану в общем даже лучше, чем мы. А уж Беллону с Вольфом 359 — качественно лучше. Хотя бы потому, что он наблюдал их круглосуточно.

Всему виной был другой ракурс: для «Звезды» условия наблюдения за всей системой Вольф 359 были затруднены. То от нас Сильвана заслоняла звезду, то Беллону. То помехи наблюдениям создавали ее кольца…

«Восход» же отлично наблюдал сейчас и тлеющую головешку Вольфа 359, и саму Беллону. Интересно, каково придется будущим колонистам на той ледяной планетке? А солнечный цвет там, небось, фиолетового оттенка? Хороши же мы будем на Беллоне — точно живые мертвецы…

А что панкратовские орлы? Прилетят, сядут, обоснуются и начнут себе потихоньку изучать вновь открытую планету, благо Беллоне-то уж никакая катастрофа в ближайшее время не грозит. И ждать-поджидать, когда мы возвратимся и присоединимся к ним на «Звезде» с ворохом свежих новостей.

— Ну а если не на «Звезде», то хотя бы на ракетопланах? — В этот раз все же не удержался от колючки в мой адрес Панкратов. — А то и вовсе в транспортных модулях «Кобальтов»?