Наверное, я так и сгинул во мраке, если бы мне на выручку не пришла красавица Феофано, дочь одного из городских архонтов. Мои несправедливые страдания тронули ее чуткое сердце, она тайком носила мне еду и вселяла надежду своим добрыми словами. Не имея ничего для ответной благодарности, я рассказывал девушке о дальних странах, в которых побывал, и о людях, которые там живут, об их причудливых обрядах, привычках и обычаях. Феофано слушала с придыханием и каждый раз возвращалась, чтобы послушать новые истории. Я не успел заметить, как привязался к этой хрупкой и очаровательной девушке, которая смотрела на меня большими бездонными глазами.

Узнав вскоре, что ее отец вместе с другими вельможами замыслил прилюдно казнить меня на главной площади города, Феофано, рискуя всем, попыталась освободить меня, но сама была схвачена и заключена в темницу. Подобная самоотверженность тронула меня, и я уже не мог выкинуть образ прекрасной Феофано из головы.

Лишь когда архонты Патр поняли бессмысленность дальнейшего сопротивления, они освободили меня и попросили передать Константину их предложения о мире. Вскоре город склонился перед ромеями, и в знак признательности деспот передал Патры под мое управление. Первым же делом я вызволил Феофано из темницы и помиловал ее жестокого отца. В тот вечер, стоя на балконе дворца, она призналась мне в своих чувствах, и я был не в силах противиться ее чарам, совсем позабыв о жене и детях, что дожидались меня в далеком Константинополе. Два года безмятежной жизни в Патрах пролетели словно сладкий сон, но император вновь призвал меня к себе, и я, как всегда, поспешил исполнить его волю. Покидая Патры, я расставался и с Феофано, еще не зная, что смерть уже наложила на нее свой отпечаток и нам больше не придется встретиться вновь…

– Осталось уладить еще один вопрос, – нарушил затянувшееся молчание Иоанн Кантакузен. Его громкий, по-военному резкий голос мгновенно вывел меня из оцепенения. – Мы до сих пор не получили никаких вестей от Афинского герцогства. Нерио, похоже, не спешит помогать нам, он явно выжидает, боясь вызвать гнев султана.

– Уверен, он станет решительнее, когда мои войска вступят в пределы его княжества, – сказал Константин, все еще не спуская с меня глаз. – Сейчас на месте герцога я бы опасался отнюдь не османов…

В эту минуту в зал вошли двое. Судя по виду, вновь прибывшие были офицерами и приехали явно издалека. Один был облачен в кожаный обитый металлическими пластинами панцирь, другой – в чешуйчатый ламеллярный57 доспех. Длинные, несколько поношенные походные плащи ниспадали с плеч, касаясь мраморного пола. Лишь когда они вышли на свет, я узнал одного из этих людей. Тот самый человек, которому еще утром я был обязан жизнью, стоял, склонив голову перед Константином.

– Ваш приказ выполнен, – промолвил мой спаситель. – Все крепости и поселения к западу и югу от Аргоса согласились прислать войска. Они будут в столице уже до конца марта.

– Прекрасно, – кивнул Константин, а затем обратился ко мне. – Георгий, подойди, хочу тебя познакомить с одним из самых деятельных и блистательных своих командиров. Знакомься, это Рангави.

– С вашего позволения, нам уже удалось познакомиться. И все же для меня это большая честь, – сказал я, улыбаясь своему спасителю.

Имя Рангави с недавних пор было хорошо знакомо многим в Морее и далеко за ее пределами. Превосходный солдат и успешный командир, он являл собой пример доблести и отваги, на таких принято равняться. Одолеть Рангави в бою не удавалось еще никому – он мастерски владел своим излюбленным клинком, специально изготовленным парамерионом58, который внешне напоминал турецкую саблю. Многие полагали, что именно этот таинственный клинок наделяет своего обладателя невероятной силой и делает его абсолютно непобедимым. Еще Феодор, бывший правителем в этих краях, уверял меня, что нет лучшего бойца во всей империи, а может быть, и во всем мире. Я бы, пожалуй, усомнился в правдивости этих легенд и слухов, если бы сам не стал свидетелем его невероятных умений.

Для своей оглушительной боевой славы Рангави был еще довольно молод, он едва переступил тридцатилетний рубеж, хотя на его потемневшем от загара лице то и дело попадались белесые отметины – следы многочисленных схваток с неприятелем. Однако шрамы не портили его благородной и приятной наружности. Невысокий, но при этом пропорционально сложенный, с темными вьющимися волосами на голове и коротко стриженной бородкой – он не сильно выделялся среди прочих офицеров. Разве что ярко-красный плащ, скрепленный серебряной фибулой – облачение комита одной из лучших местных тагм59 – придавал его виду сходство со спартанскими воинами древности.

– Так вы уже знакомы? – удивился Константин, переводя взгляд то на меня, то на Рангави.

– Я не хотел беспокоить вас, – признался я. – Однако по дороге сюда меня пытались убить.

– Убить? – в гневе повторил Константин. – Кто это был? Турки? Латиняне?

– Обычные наемники, – вставил слово Рангави. – Они не имеют ни национальности, ни чести. Им кто-то хорошо заплатил и снабдил нужными бумагами.

Он достал тот самый свиток, который забрал у убитого им рыцаря.

Константин внимательно осмотрел бумагу.

– Этот приказ написан моей рукой, – подтвердил деспот. – Я передал его Василию, офицеру своей гвардии. Он должен был встретить Георгия и сопроводить сюда!

– Скорее всего, Василия уже нет в живых, – спокойно заключил Рангави. – Он слишком много трепал языком… Осталось только узнать, с кем именно, и мы найдем предателя.

– Иоанн! Немедленно разберись с этим делом, – распорядился Константин. – В конце концов, гвардия находится в твоем подчинении.

– Будет сделано, – решительно произнес Далматас. Больше всего на свете он ненавидел, когда бросали тень на доброе имя гвардейского корпуса.

После этого Константин наскоро закончил совещание, и мы остались наедине.

– Кто твои враги, Георгий? – с тревогой осведомился он. – Кому ты перешел дорогу на этот раз?

Я позволил себе легкую улыбку.

– Наша с вами дружба имеет такое свойство, что мои враги остаются моими врагами, а ваши непременно становятся и моими. Однако для последних вы стоите слишком высоко. Стрела не долетит до солнца, но легко поразит птицу, парящую под ним.

Константин откинулся на спинку трона, поглаживая бороду и о чем-то размышляя.