не к выходу, а неприметной нише, откуда появился в зале. Никлас, не сильно торопясь, прихватив бутылку вина за горлышко, швырнул беглецу вслед. Попал он Оберхойзеру в ногу, и сила броска была столь сильна, что тот рухнул как подкошенный. Никлас все так же не торопясь поднялся, прихватив с собой еще один круассан, обошел вокруг стола. Заметил на полу моток серебристого армированного скотча — надо же, после клонов остался.

Поднял скотч, потом присел рядом с пытающимся подняться Оберхойзером, обмотал ему щиколотки в несколько мотков. Когда тот понял, что происходит, его руки уже были за спиной и серебристый скотч с характерным звуком уже оборачивался вокруг запястий. Поток ругательств Никлас отсек широкой полосой, наклеенной Оберхойзеру на рот, после чего поднялся.

Заглянул в приоткрытую дверь в стенной нише — именно сюда стремился Оберхойзер, осмотрелся. К залу примыкал кабинет с панорамным остеклением, открывающим вид на освещенный многочисленными фонарями парк. У стола Никлас отметил открытую стенную нишу, за которой располагается несколько широких мониторов, где транслировалось изображение уличных камер.

— На нас напали! — с истеричными нотками закричал доктор, пытаясь подняться.

— Какая неожиданность! — негромко фыркнул Никлас, оборачиваясь.

Комментарий его больше относился к доктору, который каким-то образом сумел избавиться от полоски скотча на лице — наверное, прибег к активной мимике. Отдавая дань способностям Оберхойзера, Никлас наклеил ему на лицо еще одну полоску скотча, уже более качественно. Взял доктора за воротник, проволок по полу ближе к рабочему столу, всмотрелся в мониторы слежения. Краем глаза при этом отметив, что Женевьева уже поднялась из-за стола, сейчас стоит у стены кабинета в тени, наблюдая и за ним, и за Оберхойзером.

Никлас же смотрел на широкие черно-белые экраны, где было хорошо видно, как к крыльцу замка — перебежками, перемещается группа людей. Изображение было довольно-таки размытым, но по одежде Никлас разобрал, что в нападении принимают участие все семь клонов фон Хоффмана — шесть монашек и лысый Зибен. Действовали клоны весьма грамотно, разделившись на две пары и одну тройку, возглавляемую лысым.

Защитников, неожиданно, на территории замка было немало: семеро клонов рубились в парке с фигурами в рабочей униформе. Похоже еще одна модель клонов кроме «телохранителя» и «горничной». Садовники, наверное, и похоже у них просто стоит запрет на вход в замок — предположил Никлас, наблюдая на экранах за войной клонов. Защитники, впрочем, быстро оказывались уничтожены, и семерка во главе с лысым двигалась все дальше вперед, уже заходя в холл.

Звуки стрельбы сразу стали громче, нападающие приближались. Похоже, теперь семерке клонов сопротивлялись оставшиеся в живых клоны-горничные. Оберхойзер на полу все это время мычал, дергаясь так активно, что напоминал бьющуюся об лед рыбу. Никлас придавил его ногой — чтобы вдруг не поранился, сам в это время продолжая наблюдать за происходящим на экранах.

Звуки стрельбы стали еще громче — клоны поднялись на галерею, уже поднимаясь по винтовой лестнице башни. Все, стихла стрельба. Еще пара десятков секунд и семеро клонов фон Хоффмана появились на пороге обеденного зала. Это Никлас видел на мониторах, а потом обернулся, когда клоны подошли к кабинету Оберхойзера.

Зибен выглядел как обычно — классический костюм, блестящая в свете люстр лысина, непроницаемое выражение лица. «Монашки» же разительно изменились: головных уборов не было, блестящие от лака волосы у всех туго стянуты в пучок на затылке. Как у гимнасток, чтобы не распались. Кроме того, черные платья сильно укорочены — подол у каждой остался длиной чуть больше мини-юбки, открывая ноги, обтянутые кожей функционального комбинезона. Такого же, как и у Женевьевы.

Выглядели все семеро клонов — на экранах недавно, буквально машинами для убийств, которые не остановить. Но сейчас Никласу стало хорошо заметно — несмотря на кажущуюся легкость продвижения к цели, досталось им немало. Многочисленные следы попаданий пуль, разорванные платья «монашек», в прорехах ткани виден черный материал облегающих комбинезонов. Одна из монашек серьезно хромала — ткань комбинезона на бедре порвана, как и нога. Рана выглядела серьезно, при этом ни капли крови, как и у убитых ранее клонов — они, похоже, несколько по-иному от обычных людей функционируют.

Монашки между тем встали вокруг Женевьевы, настоящим живым щитом, а вот Зибен, не обращая ни малейшего внимания на Никласа, прошел через кабинет. Наклонившись, лысый клон подхватил отчаянно мычащего Оберхойзера за воротник, поволок его за собой. На полу при этом оставался широкий влажный след — вивисектор обмочился от страха.

Вконец уже поняв к чему конкретно идет дело, Оберхойзер утробный взвыл. Полоску скотча он снова как-то сумел частично сорвать и сейчас бесновался, брызгая слюной невнятным криком. Но безрезультатно — Зибен держал его железной хваткой. Не обращая внимания на крики и визги Оберхойзера, лысый клон даже не замедляя шаг выстрелил несколько раз в панорамное стекло кабинета. Приблизившись, ногой выбил одну секцию массивного стекла, после чего без лишних задержек запустил Оберхойзера в полет.

Никлас уже подошел ближе, встав на самом краю и наблюдая как фигура визжащего вивисектора летит вниз. Придержал Женевьеву — которая подбежала к краю разбитой секции так быстро, что могла бы и следом выскочить. Переживает, похоже.

Неудивительно, впрочем — сейчас ее смысл жизни к земле летит. Вот прилетит, и ей ведь придется думать, как и зачем дальше жить — философски и немного лениво размышлял Никлас, наблюдая за полетом доктора. Действие стимулятора уже почти прошло — слишком много ресурсов он использовал для убийства клонов в самом начале, и сейчас эйфория окончательно переходит в утомленную негу, за которой совсем скоро последует крайне неприятный откат.

Полет Оберхойзера продолжался недолго — визжащий крик уже прервало касание земли, снизу донесся глухой звук удара.

— Мене, текел, фарес, — эпитафией произнес Никлас, глядя как скатывается, а чуть погодя съезжает по склону изломанная падением фигура.

«Взвешен. Обмерен. Ничтожен», — недавняя речь о запросе на справедливость возродила в памяти библейские мудрости, одну из которых он только что и произнес. Обернувшись и отходя от окна, Никлас достал нож, разрезал Женевьеве пластиковую стяжку на руках, после чего рванул полоску скотча с лица. Это определенно было больно и неприятно, но девушка не обратила внимания. На губах ее играла легкая улыбка, глаза возбужденно поблескивали.

— Спасибо, — произнесла девушка, улыбка на ее лице стала еще шире. — Мне никогда не было так приятно, никогда! Это такое чувство, что даже словами не передать, и я благодарна тебе за…

Женевьева не договорила — в зале вдруг погас свет. Парой секунд позже включилось