зерно, получить дополнительные деньги из Афин и других городов и, самое главное, ждать до тех пор, пока афиняне «не получат из Афин конницу и не соберут союзников в Сицилии, чтобы не терпеть от решительного превосходства неприятельской конницы» (VI.71.2). Современники Никия упрекали его в малодушии. Аристофан в своей комедии «Птицы», поставленной вскоре после битвы, отпускает шутку насчет медлительности Никия (640)[32], а Плутарх передает сложившееся в Афинах общее мнение: «пока он раздумывал, собирался и выжидал, оказался упущенным благоприятный для действий момент» (Никий 16.8).

Осторожность Никия ввиду отсутствия конницы не была лишена смысла, ведь отряды, занятые выкапыванием рвов и строительством осадной стены вокруг города, были бы не в силах противостоять нападениям сиракузской конницы, не имея прикрытия со стороны собственных всадников. Но исход войны часто решают соображения не только материального порядка. Демосфен, будучи гораздо более талантливым полководцем, полагал, что если бы зимой 415 г. до н. э. Никий действовал энергичнее, то сиракузяне, выйдя на битву, потерпев в ней поражение и оказавшись запертыми в окруженном со всех сторон городе без возможности послать за помощью, были бы вынуждены сдаться. И все же крайне маловероятно, что афинянам удалось бы возвести осадную стену без конной охраны, а пока стены не было, сиракузяне могли беспрепятственно посылать за подкреплениями и распоряжаться ими по своему усмотрению. Подводя итог, можно сказать, что Никий избрал верный план действий и осуществил его с большим мастерством, за что с точки зрения военной тактики он не заслуживает никаких упреков.

Однако в стратегическом отношении Никий действительно допустил ошибку, ставшую главной причиной неудачи всего похода. Наличие конницы было необходимым условием для захвата Сиракуз. Если бы афиняне располагали ею с самого начала, сиракузяне были бы вынуждены капитулировать, и никакая помощь извне их бы не спасла. То, что афиняне не озаботились конницей, выглядит еще более поразительным, если вспомнить, что Никий сам подчеркивал ее значение в речи перед афинским собранием накануне экспедиции: «Больше всего [сиракузяне] превосходят нас тем, что имеют множество лошадей и пользуются хлебом своим, а не привозным» (VI.20.4). Но, представляя для голосования список необходимых в походе сил, он ни разу не упомянул всадников, и, хотя до отправления оставалась уйма времени, чтобы попытаться исправить ситуацию на следующем собрании, он так и не сделал этого. Даже после совещания в Регии, когда перспектива осады Сиракуз стала очевидной, у руководства похода еще было время послать в Афины за конницей.

Вероятно, этот недосмотр объясняется скорее неопределенностью целей, чем ошибкой в расчетах. Как мы уже видели, Никий с самого начала выступал против атаки на Сицилию. Принужденный к участию в походе, он собирался придерживаться программы-минимум, избегая любых сколько-нибудь значимых столкновений. Быть может, он просто не рассматривал столь серьезный шаг, как нападение на Сиракузы, пока обстоятельства не сделали его неизбежным, после чего обнаружил, что у него нет для этого войск.

Хотя осаду Сиракуз пришлось отложить на несколько месяцев, не было никаких причин впустую тратить зиму 415/414 г. до н. э., дожидаясь прибытия из Афин денег и конницы. Афинский флот направился в Мессину, надеясь при помощи предателей овладеть городом, раздираемым партийной борьбой. Но Алкивиад по пути на Пелопоннес успел раскрыть горожанам замысел афинян – то было первое из многих его деяний, которые докажут, что он еще жив. Когда афинский флот подошел к городу, враждебная партия отказалась пустить афинян внутрь. Те отплыли в Наксос и построили там новую базу.

СОПРОТИВЛЕНИЕ СИРАКУЗ

Тем временем в Сиракузах Гермократ призвал сограждан предпринять серию крупных военных реформ. Сиракузяне раздали оружие беднякам, чтобы те могли сражаться наравне с гоплитами, и тем самым увеличили размеры своего войска. Они также ввели обязательную боевую подготовку, что было нетипично для непрофессиональных ополчений греческих городов. Количество стратегов было уменьшено с пятнадцати до трех, и одним из них стал сам Гермократ. Стратегам разрешалось действовать по своему усмотрению, не советуясь с народным собранием, что позволяло более эффективно управлять войском и сохранять в тайне военные планы. Перед лицом возникших чрезвычайных обстоятельств сиракузяне сознательно ограничили свою демократию.

Действуя на дипломатическом фронте, они не только обратились к Коринфу и Спарте за помощью в обороне города, но и попросили спартанцев «вести войну с афинянами, в их же интересах, с большею настойчивостью и открыто, чтобы тем самым принудить афинян или вывести свои войска из Сицилии, или отнять у них возможность посылать сицилийским войскам дальнейшие подкрепления» (VI.73.2). Они также увеличили протяженность городских стен, которые теперь включали в себя бóльшую территорию, что должно было заставить афинян строить еще более длинную осадную стену вокруг Сиракуз. Кроме того, они разместили гарнизоны в Мегарах Гиблейских и храме Зевса, а также установили частоколы в местах, где вероятность высадки на побережье была наивысшей.

Узнав о том, что афиняне пытаются привлечь на свою сторону Камарину, Гермократ отправился туда и стал доказывать местным жителям, что афиняне явились не для помощи своим союзникам, а для завоевания Сицилии. Прибывший с афинским посольством оратор Эвфем возразил на это, что свободе греческих городов на Сицилии угрожают сами Сиракузы. Камаринцы, со своей стороны, были благожелательно настроены к афинянам, но все же опасались, что те «поработят Сицилию», и поэтому дали такой официальный ответ: «Так как обе воюющие стороны находятся в союзе с [нами], то, при данном положении, долг клятвы возбраняет [нам] помогать той или другой из них» (VI.88.1–2). Этот формальный нейтралитет был выгоден Сиракузам, но не Афинам, у которых было очень мало времени на то, чтобы обзавестись союзниками на Сицилии. Возможно, на решение камаринцев повлияли гигантские размеры афинской армады, вновь вошедшие в противоречие с изначальной стратегией.

С сикулами, которые не были греками, дела у афинян шли более удачно. Некоторые их поселения добровольно перешли на сторону Афин и стали поставлять им съестные припасы и деньги, другие же потребовалось принуждать к покорности силой. Перенеся свою базу в Катану для лучшего сообщения с сикулами, афиняне обратились за помощью и в такие далекие страны, как Этрурия в Италии и Карфаген в Африке. И те и другие ранее уже враждовали с Сиракузами. Притом что этрусские города в 413 г. до н. э. прислали на Сицилию несколько кораблей, обращение к Карфагену не дало никаких результатов, хотя сама эта просьба опровергает слова Алкивиада, Гермократа и Фукидида о том, что одной из целей афинского похода было завоевание Карфагена.

АЛКИВИАД В СПАРТЕ

Сиракузянам в их поисках повезло больше, и коринфяне, основатели их города, с радостью согласились поддержать своих колонистов. Вместе с сиракузскими они отправили собственных послов, чтобы убедить спартанцев присоединиться к ним. Однако лидеры Спарты не желали брать на себя далеко идущих обязательств относительно Сицилии. Они постановили не оказывать Сиракузам сколько-нибудь существенной помощи, а лишь послать туда миссию с призывом держаться против афинян. Тем не менее сиракузянам и коринфянам удалось найти в Спарте ценного союзника в лице Алкивиада. Афинский распутник замечательно приспособился к спартанскому образу жизни: он активно занимался физическими упражнениями, купался в холодной воде, отрастил длинные волосы на спартанский манер и питался грубым хлебом и черной похлебкой спартанского приготовления, но вряд ли он планировал провести остаток жизни в Спарте. Он был полон решимости вернуться в Афины либо вождем и героем, либо мстителем.

Поскольку Алкивиад по-прежнему считался беглым преступником и награда за его голову была назначена везде, куда простиралось могущество Афин, он прежде всего желал сделать себе имя в Спарте и обрести влияние и власть. Этого он надеялся достичь, убедив спартанцев разбить афинян на Сицилии, а затем возобновить войну против них в Греции. Главной задачей его вступительной речи перед народным собранием Спарты было умерить недоверие и неприязнь спартанцев к его персоне. Демагог, поддержанный афинянами, главный оппонент дружественного Спарте Никия, инициатор гибельной политики, вовлекшей Афины в союз с Аргосом, Мантинеей и Элидой, ответственный за битву при Мантинее и сам сицилийский поход и, наконец, предатель собственного города, – Алкивиад не выглядел человеком, от которого следовало бы ожидать доброго совета на пользу Спарте.

Он начал свое выступление с того, что пренебрежительно отмахнулся или отрекся от своих прошлых деяний и представил свое бегство из Афин как избавление от демократии, которую он назвал «общепризнанным "безумием"» (VI.89.6). Он заявил, что раскроет подлинные мотивы похода афинян на запад: их замысел, утверждал он, вовсе не ограничивается