уезд другим в пример поставить. Теперь пришли телеграммы из Ельца — и того хуже, одни общие слова.

«Получил ваши телеграммы.

Невозможно ограничиваться общими и неопределенными выражениями, слишком часто прикрывающими полный неуспех работы. Необходимы еженедельные точные цифры…

Без таких данных все остальное пустая словесность».

Пустая словесность. Сколько же ее до сих пор! Тем радостней, когда встречаешь толковых людей с мест — и дело делают, и знают его, и разумно говорят о нем. Недавно знакомился с документами о главнокомандующем южноуральскими партизанскими отрядами Блюхере — поразительная личность и способнейший военачальник, человек большой судьбы… А в первый же день, как приступил к работе, позвонил Свердлов: «Приехал товарищ из самой гущи деревенской работы. Рассказывает очень много важного. Примете?» Это о Михаиле Ивановиче Санаеве — председателе Сергачского уездного комитета партии. Там, в Сергаче, сама беднота организовала свои комитеты — еще прежде того, как был принят декрет о комбедах. И сумели от кулаков отгородиться…

«В редакцию «Правды»… председатель Сергачского уездного комитета партии (и член исполкома), рассказывает очень интересный материал о классовой борьбе в деревне и комитетах бедноты.

Крайне важно, чтобы именно такой фактический, материал «с мест появился в газете (а то чересчур много «общих» рассуждений). Очень прошу записать со слов товарища и напечатать».

Кажется, черным по белому: «очень прошу», однако записку послал в среду еще на той неделе, а до сих пор не напечатали. Пустой словесности и общих рассуждений после поездок по редакциям Бонч-Бруевича, Ольминского и Лепешинского с категорическим требованием прекратить на страницах газет форменные молебствия за здравие и бесконечные заверения в преданности стало меньше.

На этих днях написал «О характере наших газет». Кому следует, те поймут, что это значит — поменьше политики, поменьше политической трескотни, поменьше интеллигентских рассуждений. Стиль газет, их конкретность — это мерило, зеркало нашей деловитости, нашей работы в центре и на местах — и Советской власти, и партии…

Статья «О характере наших газет» сразу же появилась в «Правде», рассказ же Санаева до сих пор не опубликовали… А устал так, что нет сил звонить в редакцию, выяснять, в чем дело; если просил опубликовать, — наверное, опубликуют. И почему же так устал за эти восемь обычных дней?

Четыре раза председательствовал на заседаниях Совнаркома и выступал на них, наверное, раз пятнадцать, не менее того… Затягивает очередность, вернее, внеочередность, безочередность бесчисленных дел. Декреты, декреты… Об усилении уголовной репрессии за перевозку писем, денег, маловесных посылок помимо почтового ведомства, а следом обсуждается декрет о запрещении вывоза за границу предметов особого художественного и исторического значения, теперь требуются поправки к декрету об отмене выдачи земствам, городам и казачьим войскам вознаграждения за потерю в доходах вследствие введения казенной продажи питья.

Декрет же об обложении сельских хозяйств натуральным налогом практически разрабатывал сам — все положения. Если удастся все это осуществить — будет хлеб, отпадет надобность и в продотрядах, в том, чтобы отнимать излишки. Если, может быть и наверное, что-нибудь не помешает… Да, исторический путь не тротуар Невского проспекта. И все-таки скоро годовщина — первая годовщина социалистической революции. Годовщина! Думали, что и недели не продержатся большевики. Следует кой-кому напомнить об этом, но главное — точно и строго оценить самим: много ли успели за год, к чему стремились и что удалось. Ларин согласился написать об этом брошюру — очень хорошо, если конечно же не занесет его в очередной раз. Главное — побольше фактов, проверенных цифр — так, как написано в удостоверении, выданном Ларину: — «все Народные Комиссариаты, а равно Чрезвычайная комиссия обязаны немедленно доставить все материалы и фактические данные за период с 25 октября 1917 года». Гласность. Воспитывать привычку к гласности.

Между прочим, хотелось бы знать, что напишет в своем отчете уважаемый Анатолий Васильевич Луначарский в связи с декретом о памятниках республики. Много ли успели сделать к годовщине революции? Вот где поистине пустая словесность и общие рассуждения… Беседовал на днях с Виноградовым, уполномоченным по исполнению декрета о памятниках, — одна бестолковщина, никакой конкретности.

«Петроград. Наркому Луначарскому… Сегодня выслушал доклад Виноградова о бюстах и памятниках, возмущен до глубины души; месяцами ничего не делается…»

Все должно делаться без напоминаний. Тогда не будет получаться так, как вышло с Каутским. В пятницу «Правда» опубликовала статью «К. Каутский и Генриетта Роланд-Гольст о большевиках», приводит выдержки из антибольшевистских выступлений Каутского. Несет он позорный вздор, детский лепет, занимается теоретическим опошлением марксизма, а мы не можем как следует и вовремя ответить. В тот же день отправил письма трем полпредам — Берзину в Швейцарию, Воровскому в Скандинавию, Иоффе в Германию:

«Дорогие товарищи!

Сегодняшняя «Правда» привела выдержки из статьи Каутского против большевизма…» Изложил программу действий, но сумеют ли оперативно выполнить? Во всяком случае, на последнюю просьбу — прислать все выступления Каутского о большевиках — откликнутся. Придется этим серьезно заняться…

Но отчего же, почему так устал за эти дни? Выходит, что с ранением не все так просто. Ну хорошо — придется поехать отдохнуть, десять дней на поправку, максимум две недели и конец — надо заниматься делами…

Владимир Ильич сидит за письменным столом в своей комнате. В окно видно здание Румянцевской библиотеки. Щедрая и затейливая лепнина по карнизам наводит на иные мысли, действует успокаивающе.

Решили ехать — значит, ехать, и как можно скорее. Завершить то, что осталось, — и в дорогу. Так, письмо Багаева из Астрахани. Снова выражает соболезнования, негодует. А по делу? Просит приема. Нет, уже не успеть, а поговорить было бы интересно. Нет, не успеть.

«От всей души благодарю Вас за приветствия и добрые пожелания. Извиняюсь, что по нездоровью не могу назначить свидания. Прошу обратиться к тов. Свердлову.

Прошу передать товарищам астраханским казакам мои самые лучшие пожелания и приветствия».

Ленин вновь вглядывается в потемневшее от времени, давно уже не крашенное здание Румянцевской библиотеки. В былые времена оно выглядело лучше — когда приходил по утрам, занимаясь здесь перед ссылкой… Румянцевская библиотека, Румянцевский музей… Ах да, сообщение Борисоглебской ЧК.

«В архиве кн. Волконских, потомков декабриста кн. Волконского, обнаружено много исторических документов, среди которых особо важные: 2 подлинника за подписью Робеспьера и Бонапарта, таковые при сем и препровождаются Вам…» А другие документы передали в библиотеку при местном Коммунистическом клубе. Этим пускай займется Бонч-Бруевич, поблагодарит за сообщения, главное же, чтобы немедленно переслали все документы в Управление делами Совнаркома, а там видно будет, иначе и концов не сыщешь.

Теперь уже все, и надо скорее ехать, пока не появилось что-нибудь новое. Да, звонок в «Правду»,