– Что я наделала, – обессилено выдохнула я, опускаясь на землю, – что же я наделала…

– Он встретит нас, где обещал, – постарался приободрить меня шаман, присаживаясь рядом. – Сейчас ему нет нужды лгать тебе.

"Ты и так сделаешь все, что он скажет", – непрозвучавшая фраза повисла в воздухе, очевидная нам обоим.

К выходу из пещеры я брела как в тумане, с трудом переставляя ноги, глядя на мелкие камни, раскатывающиеся из-под сапог. Кажется, шаман придерживал меня, направлял, не давал замереть, слепо уставившись в стену. Я же ничего не замечала, с упоением погрузившись в черные мысли, раз за разом проклиная Финиста – за то, что обманул, и себя – за то, что позволила себе обмануться.

Но к моменту, когда мы вышли из-под каменных сводов, я уже успела взять себя в руки. Бесконечные «как я могла» и «да будь он проклят» поблекли и отступили вглубь разума, оставив меня усталой, опустошенной, но четко осознающей, что я должна делать.

За то время, что мы провели в пещере, небо успело посереть, словно что-то выпило из него все краски, оставив только мутно-белый, на котором даже тяжелые тучи терялись и казались не более чем разводами. Мир посерел, как присыпанный пеплом, и запах горечи в воздухе стал только сильнее. Но даже такой тусклый свет заставил сощуриться, на глазах выступили слезы.

Тропа уводила вниз, мимо оледеневших камней и мхов к согбенным сухим деревцам, стелющимся кустарникам и дальше, к лесу. Я с содроганием и тошнотой вспоминала его тяжелый прелый запах, вечную тень от кряжистых деревьев, где холод мгновенно пробирал до костей, папоротники, путающиеся в ногах. Попыталась было снова развернуть путеводную нить, протянуть тропу напрямую к вратам, к Финисту да Марье, но под веками беспомощно вспыхивали и гасли искорки, не спеша указать мне путь. Я запретила себе паниковать и пробовала снова и снова, пока в ушах не начало шуметь и кровь не потекла из носа крупными горячими каплями. От былой уверенности в своих силах не осталось и следа.

Шаман придержал меня за локоть, когда нога предательски подвернулась, и я едва кубарем не покатилась вниз.

– Не спеши. Нас и так уже… поджидают.

Я сморгнула слезы и прищурилась, но ничего не увидела. Все та же круто уходящая вниз тропа, подступающий к ней лес, черные стволы, бурая, местами красноватая опавшая листва, зеленые мазки папоротника, черные полосы теней. Но, уже оборачиваясь к шаману, краем глаза я уловила мелкое движение, словно дерево веткой качнуло.

Вот только ветра не было.

Теперь я знала, куда смотреть и как смотреть, и видела их, медленных, длинноруких, ссутуленных, похожих на изможденных стариков, которые и рады бы умереть, да земля к себе не зовет. Они шли от леса, так же плавно и неторопливо, как туман подползает к окнам, иногда поднимали к небу гладкие, словно болванки, лица, то ли принюхиваясь, то ли прислушиваясь. Мы замерли, вцепившись в руки друг друга, не сговариваясь задержали дыхание, хотя и понимали: это бесполезно, нас уже заметили.

– Сестрица, – от волнения в сиплом голосе шамана снова прорезалось раскатистое рычание, – сможешь нас увести?

Я покачала головой и утерла с лица подсохшую кровь. На середине движения рука дернулась и плетью повисла вдоль тела. Пока не отдохну, я не то что путь искать или дорогу сплетать, я просто идти не смогу!

Впрочем, подступающие навьи очень хорошо бодрили, прямо как пол-литровая чашка крепкого кофе с перцем. Позволить каким-то тварям высосать силы и натянуть на себя опустошенное тело в мои планы не входило.

Шаман шагнул вперед, чтобы стоять рядом, а не позади меня, тревожно перебрал узловатыми пальцами по истончившейся нитке амулета:

– Я мог бы…

– Нет.

Я тоже помнила слова Финиста о том, что амулет теряет свою силу и уже не может укрыть от тварей леса. Но Финист – лжец, а шамана я добровольно назвала братом, и биться теперь буду за него так же, как и за Марью.

Я должна защищать свою семью.

Я хочу их спасти.

Я уверенно двинулась вперед, не выпуская ладони шамана. Он покорно следовал за мной, подстраиваясь под мой шаг, доверяясь моим решениям. Он отказался от ритуала Яги, но я-то его прошла, я стала плоть от плоти леса, подобием его твари. Меня не должны тронуть. Я – своя.

Когда до навий оставалось несколько шагов, шаман так крепко сжал мои пальцы, что я ощутила колючую щетку кристаллов, еще не успевшую прорвать тонкую кожу. Я осторожно, большим пальцем погладила его ладонь, успокаивая и утешая. Нет, брат мой, не на смерть я тебя веду, слишком велика твоя жертва, чтобы я могла принять её.

Передо мной навьи вздрогнули и отступили, туманными языками растеклись по сторонам от тропы, все так же оставаясь на расстоянии в пару шагов. На меня они не обращали внимания, но головы их дружно повернулись в сторону шамана. Будь они змеи – высунули бы языки, чтобы попробовать на вкус воздух, чтобы ощутить волнение и страх жертвы, горячий запах живой плоти. Интересно, как они ощущают меня? Как равного себе? Или как что-то холодное, окостенелое: лист, прихваченный ледком, камень, покрытый сажей? Или не ощущают вовсе?

Я их чувствовала: их жажду и зависть, тлеющую угольками в пустой оболочке, тоску по забытым – и потому прекрасным – ощущениям живого тела. И убийственную, фанатичную веру, что капля тепла, пусть украденного, вырванного в междоусобной грызне, вернет и память, и жизнь, и солнце.

На какой-то миг я ощутила их чувства как свои собственные, и рот наполнился слюной, а сердце пропустило удар, забилось быстрее, разгоняя адреналин по телу. Пальцы дрогнули от нестерпимого желания впиться в мягкое сочное, еще живое и дергающееся мясо, окунуться в горячую кровь, влезть в теплое нутро, отгородиться от снедающего холода и одиночества чужой кожей. Наваждение схлынуло, оставив после себя лишь тошноту. Я сплюнула вязкую и горькую слюну и громко сказала, глядя на темную громаду леса над головами навий:

– Он мой. Моя добыча, моя жертва. Ищите другую.

Не знаю, поняли они меня или нет, но они не напали. Навьи дали нам дойти до леса и скрыться среди черных стволов с перекрученной корой. Шорох и поскрипывание сухой хвои под ногами разорвало напряженную, гулкую тишину, и в мертвый лес вернулось подобие жизни. Налетевший ветер сорвал с веток горсть сморщенных листьев и швырнул мне в лицо, поземкой прошелся у нас под ногами. Где-то скрипели и вздыхали деревья. Птицы с мертвыми мутными глазами беззвучно разевали клювы. Где-то далеко очень знакомо всхлипнуло эхо, но прежде, чем я успела испугаться за Марью, вспомнила этот голос, плачущий и заманивающий путников в чащу.

– Как ты догадалась?

Я прикусила губу и смущенно опустила взгляд, но все же призналась:

– Я ощутила их голод. Навьи – не хищники, а стая гиен, им бы падаль подбирать или разрывать слабую добычу… и одинокую. А Яга сделала меня тварью леса, наверное, ничем не лучше Финиста. Одна разница, что временно.