Шаман шагал рядом со мной, благо тропа позволяла, пальцы все также сжимали ниточку амулета. Кристаллы уже почти полностью скрыли тыльную часть его ладоней. Из губ вырывалось облачко пара.

– Не жалею, что отказался. – И сразу, без перехода, – Они все равно идут за нами.

Я кивнула. Навьи ползли следом, сливаясь с тенями деревьев, шли, не тревожа толстый ковер сухой листвы, не издавая ни звука, не выдавая себя неосторожным движением. Но как жертва ощущает холодок в присутствии своего убийцы, так и мы знали: навьи не отстают.

– Гиены, – невесело оскалилась я.

За ними шел холод, а может – просто к ночи крепчал морозец, щипал за нос. Мы шагали быстрее и быстрее, но не могли согреться. Ледяной воздух обжигал гортань при дыхании, резал глаза. Пальцы быстро побелели, но я так и не решилась отпустить ладонь шамана.

Удивительно, но я не испытывала страха – только раздражение и злость. Так не вовремя! Когда я уже почти спасла Марью! Конечно, я помнила, что подземье, самая гнетущая часть пути, еще не пройдена, но за ней маяком горело возвращение в родной, живой мир, не идеальный, не любимый, но безопасный и теплый, и сейчас любое промедление вызывало злую и веселую ярость берсерка.

Да гори оно все огнем, и навьи, и Финист, и Яга со своими правилами! Я все равно смогу, вытащу и себя, и Марью, и даже шамана, выведу к свету, и под первыми лучами солнца, хоть зимнего и холодного, все ужасы растают и исчезнут, останутся мертвыми и далекими. А мы, живые, будем праздновать, радоваться и пить горячее, и нас ничто уже не тронет и не испугает, и лес навсегда останется где-то далеко, смутный и бессильный, как воспоминание о предрассветном кошмаре.

Нужно развести костер, думала я, и мысли путались. Сейчас развести, чтобы хоть как-то согреться и разогнать кровь? Или потом, когда вернемся, для праздника? Показать – никакой мороз не страшен, пусть себе бушует, мы живые, в нас и так пламя, никакому холоду не потушить и не сковать!

Глаза слипались, хотя меня и трясло от озноба, и только ярость не давала мне сдаться и опуститься на колкую, покрытую инеем траву. Она гнала меня вперед, застила глаза белесой пеленой, и очертания леса двоились, сдвигались, и там, где только одна тропа петляла меж черных скрюченных деревьев, я видела развилку.

Не было ни путеводной нити, ни золотистых искр, но я все равно без колебаний свернула на зыбкую, словно морок, тропку. Шаман пытался удержать, остановить меня, но я не слышала его и тянула за собой. Мир расступался перед нами, как ткань под остро наточенными ножницами.

Главное, не останавливаться, повторяла я себе, не останавливаться. Кажется, в какой-то момент мы перешли на бег, и деревья вокруг мелькали все быстрее и быстрее, пока не слились в черные размытые стены, словно мы оказались в ущелье. Воздух, мертвый и сухой, царапал горло, но идти становилось все легче, и сковывающий, усыпляющий холод отступал, оставался за спиной – надеюсь, вместе с навьями.

Дневной свет впереди разгорался все ярче, пока не начал ослеплять. Я прищурилась и заслонила глаза от солнца, пытаясь определить, куда же я нас завела. Лес темнел позади, голый и уродливый, от него веяло жутью и опасностью, словно он смотрел на нас сотней сотен жадных и злых глаз. Мы остановились среди каменистых холмов, покрытых мхом и стелющимися кустарниками, частые обрывы и осыпи язвами испещрили дорогу.

– Мы уже были здесь, – шаман настороженно оглядывался, все не выпуская амулет из пальцев.

– Да. Когда искали Жар-Птицу.

Я облизнула пересохшие губы, и на языке остался солоноватый железистый привкус. Шмыгнув носом, попыталась утереть текущую из него кровь, но только размазала по лицу.

Преддверие подземного царства навевало не жуть, а уныние, но мне уже не было дела до безжизненного и тоскливого пейзажа. В густой и неподвижной, как застывшая смола, тишине раздавался звук только наших шагов. Иногда мы переговаривались, но тихо, в полголоса.

Дорога оборвалась внезапно. Мы обогнули обрывистый холм, и я, шедшая на пару шагов впереди, едва не свалилась в пропасть. Вскрикнув, я отшатнулась назад, прижалась спиной к шаману, боясь потерять равновесие. Из-под ног вниз полетели мелкие камни.

Широкая расщелина разрезала мир на две части, она простиралась в обе стороны, докуда хватало глаз. Дна не было видно, его скрывала темнота, только размеренный шум поднимался из глубины, словно где-то внизу текла пенистая, стремительная река. Или это воображение дорисовало звуки, не в силах выносить давящую на уши тишину. До противоположного края было не так уж и далеко – метров двести или триста, я даже видела, как на солнце ярко зеленеет трава между камней. Но как туда перебраться?

Из-за спины раздался хриплый смешок:

– Что же ты застыла? Прыгай, моя милая!

– Это дурацкая шутка, Финист.

– Это не шутка. Это, – он встал рядом со мной, у самого края, и широким, театральным жестом указал под ноги, – вход в подземное царство. Или – его пасть, с какой стороны посмотреть.

Марья подошла ко мне и, вцепившись в плечо, осторожно заглянула вниз. Я ощутила, как она вздрогнула всем телом.

– Не знаю, что вы там решили, но я не самоубийца, чтобы туда прыгать!

– Ты вполне можешь остаться на этом, без сомнения, уютном обрыве, моя дорогая Марья! Но тогда, боюсь, и твоя упрямая сестрица с места не сдвинется, а мне – вот незадача! – нужно, чтобы она вывела нас в мир живых! Так что, – он нагнулся к лицу Марьи и понизил голос, – ты шагнешь туда, моя милая. И пройдешь весь путь до конца.

Сестра спокойно его выслушала, а потом с силой ущипнула себя за правое предплечье. Финист скривился и прижал ладонь к не до конца зажившей ране.

– Умная девочка, – через силу он улыбнулся и, как ни в чем не бывало, продолжил: – Впрочем, я не предлагаю вам шагать в неизвестность сразу, без подготовки. Возможно, кому-то нужно победить страх высоты, а кому-то помолиться перед смертью – если сгинете под землей, точно попрощаться с жизнью не успеете!

На этих словах он так пристально и красноречиво смотрел на шамана, что у меня руки зачесались разбить ему лицо. Но я не стала поддаваться на такую топорную провокацию.

– Идемте, – я потянула за собой Марью и шамана. – Хотя бы отдохнем перед финишной прямой.

В тени холма мы развели костер, разделили последние горбушки зачерствевшего хлеба. Финист остался у края пропасти, не докучая нам своим обществом. Вскоре, в сторону отошел и шаман, оставляя меня наедине с сестрой. Наконец, я нормально смогла поговорить с Марьей – впервые, после ее спасения.

Сестра старалась держаться поближе к огню, сидела так близко, что при неосторожном повороте головы могла бы опалить волосы. Хлеб над языками пламени она держала до тех пор, пока он не начал дымиться и обугливаться.

– После моего… сна, – тихонько сказала она, не поднимая глаз от мерцающих угольков, – я все время мерзну. Кажется, что вот-вот снова начну инеем покрываться!