еще двух стражников. Один нес подмышкой знакомый сверток со шпагами, другой – серебряный поднос, предназначенный для визиток. Однако сейчас на нем вместо ровных типографских карточек красовалась зеленая малахитовая чернильница.

Воздух в комнате в мгновение ока наполнился сладковатым запахом гнили. Ольга Каземировна немедленно сморщила тонкий нос и недовольно осведомилась:

– Что это за аромат, Антон Никодимович?

– Так изящно пахнет яд, выделяемый нашими южно-американскими квакушками, мадемуазель. Притом не сразу, а когда постоит какое-то время на свежем воздухе-с. Но, пожалуйста, в следующий раз говорите мне: "ваше благородие". Помилуйте, я все-таки руководитель городской полиции!

– Стало быть, это шпаги так благоухают? – спросил Холонев с самым участливым видом, стараясь поскорее замять историю со спиленным навершием.

– И шпаги тоже-с, – добродушно согласился Поликарпов, подстраиваясь под дружескую интонацию провинившегося приказчика. – Но главным доказательством в этом деле являются не они, а вот этот, на первый взгляд, совершенно невзрачный предмет канцелярского инвентаря-с.

Все машинально перевели взгляд на чернильницу. На лицах присутствующих застыло легкое недоумение.

– Позвольте объяснить, господа, – продолжал пристав, указывая пальцем в сторону только что внесенных предметов. – Сегодня, часу во втором… или, нет! Скорее, в третьем…

– Это случилось после обеда! – с мрачным нетерпением подсказал доктор Нестеров.

– Мерси, друг мой! Сегодня, после обеда, мы с почтеннейшим Вадимом Сергеевичем окончательно разложили перед собой каждый факт, проанализировали имеющиеся показания, все хорошенько взвесили и пришли к выводам, о которых я только что имел честь и удовольствие сообщить. Однако теория завсегда нуждается в подтверждении! На то она и теория-с! А потому, чтобы не оказаться к этой минуте в дураках, я отдал приказ о произведении обыска в комнате подозреваемого.

– Что-что!? – взвизгнул адъюнкт-профессор и непонимающе уставился на ненавистного чиновника. – Да когда ж вы успели-то? Разве только… неужели вы… это подло! Какая дьявольская, низкая хитрость!

– Именно, государь мой, именно! Почему вы думаете, мы пригласили вас на повторный допрос? Вы и впрямь поверили, будто Поликарпов забыл поинтересоваться деталями вашего прошлого? Слушал, кивал, записывал, переспрашивал и снова записывал. А потом вдруг взял да отпустил вас на полуслове. Сразу после того, как в импровизированную допросную комнату вернулся довольный Шадрин! Ну-ну, друг мой, не следует быть настолько наивным! Тем более при вашей, так сказать, профессии.

– Я все равно ничего не понимаю! Обыск! Шпаги, чернильница… Какие-то повторные допросы-хитрости. Заморские лягушки, пахнущие не чем-нибудь, а пропавшими овощами. Голова идет кругом. Объясните толком, прошу вас! – взмолилась польская вдова, и лоб ее пересекла страдальческая морщина.

Частный пристав раздвинул полные губы в торжествующей улыбке.

– Как по мне, тут все предельно ясно! Но раз вы просите, милая Ольга Каземировна, попробую коротко воссоздать цепочку причинно-следственных связей. Специально для вас. Итак, князь убит в результате спровоцированной посредством анонимной записки дуэли. Смерть наступила в результате попадания в кровь сильнодействующего препарата, который спустя некоторое количество часов после его разгерметизации дает сильный и весьма специфический запах. Например, клинок, щедро смазанный отравой и хранящийся в закрытом шкафу моего, с позволения сказать, кабинета, в нужный срок проявил себя именно так, расточая из-за опечатанной сургучом дверцы дивный аромат гнили. Все обстоятельства, так или иначе, указывают на то, что убийца с большой долей вероятности – Алексей Мостовой, бывший профессор гиштории из Петербурга. Это дает право на досмотр его личных вещей. В результате обыска апартаментов предполагаемого преступника обнаруживается малахитовая емкость для чернил, из-под неплотно прикрытой крышечки которой… веет все тем же замечательным запашком-с.

По комнате пронеслась безошибочно узнаваемая искра сенсации. Не желая останавливать повествование, полицейский повысил голос и заговорил быстрее:

– Внутри чернильницы обрывок тряпицы со следами яда. На антресоли шляпная коробка с изрядной суммой денег. Сплошь новенькие, хрустящие ассигнации. Совокупность фактов и доказательств, как косвенных, так и прямых, дает мне все основания для задержания и последующей передачи под суд господина Мостового. Помощник, приказываю поместить этого человека под стражу. Алексей Алексеевич, я, частный пристав полиции города Кургана Тобольской губернии, титулярный советник Поликарпов Антон Никодимович, официально объявляю вас арестованным по обвинению в предумышленном убийстве его сиятельства князя Арсентьева, станового пристава Вебера, а также господина Ефимова и дворовой девки Татьяны.

На минуту, много на две в комнате воцарилось гробовое молчание. Каждый из присутствующих интуитивно отодвинулся от Алексея Алексеевича подальше. Кроме полицейских, те, напротив, поспешили обступить обвиняемого с двух сторон, готовые в любой момент взять его под руки.

– Господи-Боже! Вы нашли деньги. Я знал, что так и выйдет! – не вставая со стула, профессор с протяжным стоном подался вперед и закрыл лицо ладонями. – Так или примерно так!

Поликарпов самодовольно хмыкнул и жестом велел подчиненным быть начеку, мол, не ровен час убийца выкинет какой-нибудь фортель.

– Выслушайте меня, господа! – сиплым голосом произнес Мостовой. – Умоляю, всего несколько слов!

Все напряженно молчали, на лицах читался легкий оттенок отвращения, смешанного с состраданием. Впрочем, никто открыто не проявлял своих эмоций. Только частный пристав не сдерживал торжествующей улыбки, да доктор Нестеров озабоченно хмурился.

Профессор вдруг попытался вскочить из-за стола, но был грубо усажен обратно. Механически повторив попытку, он затравлено обернулся и затараторил, точно опасаясь, что его в любой момент могут прервать:

– Вы многое сказали верно, ваше высокоблагородие! Не знаю, как вам это удалось, но это правда. И про гладиаторские игры, и про «Колоссею», и про учителя фехтования. Даже про императора Коммода! Но, вы ошиблись в главном – мотивации. Помимо страсти и денег существует еще один сильнейший стимул. Имя ему – страх! Прошлогодний случай в Петербурге стал для меня, в своем роде, роковым. Наломав дров, я крепко попал на крючок неких очень серьезных людей. Я действовал по их инструкции. О, вы не знаете, господа, этих людей! Не представляете, на что они способны!.. У них не забалуешь, так настращают, что сделаешь для них все, чего ни попросят. Не требуя даже денег. Нет, то есть были, конечно, и деньги. Много! Однако, теперь они встанут мне поперек горла и…

– Это точно, негодяй! Поперек твоего поганого горла! – свистящим шепотом произнесла Софья Афанасьевна. Резким движением выхватила из-под пледа красивый дуэльный пистолет.

Фальк немедленно узнал в нем холоневский лепаж. Кто-то испуганно вскрикнул. Полицейские, продолжавшие удерживать Мостового, бестолково разинули рты.

– А? – переспросил адъюнкт-профессор и выпучил на девушку маленькие поросячьи глазки.

Комнату разорвал оглушительный выстрел. На столе жалобно задребезжал дорогой китайский фарфор. Клуб густого дыма бесформенной кляксой взвился под потолок.

Стул, на котором только что сидел бывший преподаватель истории, с глухим стуком опрокинулся навзничь. Выпустив натужно хрипящего подозреваемого, стражники попятились прочь. Ноги Алексея Алексеевича дернулись раз-другой и застыли, прочертив на сверкающем