восьмисот подростков, отправленных в июле 1942 года из Калининской, Смоленской, Воронежской и Московской областей за сотни километров на север в ремесленные училища, 70 % оказались младше четырнадцати лет, а четверть страдала серьезными хроническими заболеваниями. Схожие медицинские проблемы обнаружились у подростков, присланных в ремесленные училища, и в других областях. Когда ребят сажали на поезда в родных регионах, никто не проверял, хорошо ли они одеты и обуты, достаточно ли обеспечены провизией. Эшелоны с сотнями подростков сопровождал один взрослый[691]. Часто им не хватало еды на дорогу. Два мальчика-подростка так описывали свое путешествие:

На четвертые сутки нам дали по кусочку хлеба с ладошку и неполное ведро супа на 44 чел. Ехали почти 12 суток, питание у всех кончилось. В вагоне началось воровство, воровали друг у друга продукты, у кого еще остались они. На крупных станциях и в городах наш эшелон уже не стали останавливать, потому что ребята стали грабить базары, так как все были голодные. Даже посмотреть страшно, как вся орава на баб налетала[692].

Неудивительно, что многие бежали домой. Так, из тысячи подростков, мобилизованных в августе 1942 года в Воронеже для отправки за 2250 километров на восток, в Омск, к моменту прибытия поезда в пункт назначения оставалось всего тридцать пять. За время двухнедельной дороги эшелоном руководило три разных человека, но ни один не получил список находившихся в поезде. Власти нередко не могли отследить отсутствующих, поскольку в списках значились только фамилии без адресов[693]. Одна девочка впоследствии вспоминала, как испарялись пассажиры ее эшелона по пути в Казань:

Собрали нас в поселке и отвезли на станцию Торопец. Там мы прожили целую неделю на улице. Потом нас посадили в телятник и повезли. В пути нам ничего не давали, если только что было с собой – сухари, хлеб… В вагоне нас ехало 112 человек, но потом разбежались и осталось только 86 человек. Во всем эшелоне нас было 1000 человек, а в Казань приехало только 700 человек[694].

Н. А. Михайлов, первый секретарь ЦК ВЛКСМ, позднее отметил, что та же история повторялась в большинстве областей[695].

Многие ремесленные училища были совершенно не приспособлены к приезду новых учеников. После нескольких недель пути одна группа в пять утра наконец прибыла в Молотов, промышленный город на востоке страны. Продрогшие и голодные, они несколько часов прождали в поезде. Когда директора школ наконец пришли, они отвели подростков в продуваемые сквозняками бараки с разбитыми окнами, где мальчики и девочки спали вповалку на грязном голом полу. Около пятидесяти приехавших страдали от чесотки, крайне заразного кожного заболевания, но им не оказали медицинской помощи и не изолировали их от остальных. В первый день ребятам выдали форму, но не покормили. В следующие несколько дней им давали немного супа. «Решил я оттуда бежать потому, что очень плохо кормили – вода и вода, бесед с нами никаких не проводили, в общежитии воровство, обмундирования не дают», – рассказывал один мальчик[696]. Михайлов обвинял руководство ГУТР, неоднократно получавшее сообщения о бездушном обращении директоров с детьми, но ничего не предпринимавшее. «Главное управление трудовых резервов, посылая для проведения мобилизации в области своих уполномоченных, не руководит ими, не требует от них ответа за допускаемые недостатки и извращения, – негодовал он. – <…> Начальник эшелона, как это видно из фактов, не считает себя ответственным за побеги в пути, а директора нередко прямо заявляют – мы еще не успели ребят принять, что вы от нас хотите. Мы не считаем себя виновными за то, что они разбежались»[697]. Даже когда подростков уже устроили, ремесленным училищам по-прежнему было нелегко их удержать. Как показала проверка, проведенная в 1942 году в восемнадцати областях и республиках, убежало почти 49 000 подростков[698].

Председатели колхозов, желавшие возвращения ребят, часто закрывали глаза на вновь объявившихся беглецов. Они снова и снова обращались в разные органы с просьбой отменить распоряжение о мобилизации. Председатель колхоза «Пограничник» в Калининской области представил поименный список из двадцати девяти подростков, которых попросил отпустить домой: «Ввиду того, что уборочная кампания настала, но рабочей силы у нас нет. А главное – лен в колхозе хороший, но таскать некому». Другой председатель сетовал, что из колхоза забрали ребят и некому собирать хороший урожай[699]. Накануне войны сельское хозяйство почти не было механизировано, а с ее началом лошади, тракторы и машины понадобились армии и промышленности. Посев и уборка урожая в значительной степени осуществлялись вручную силами женщин и подростков. Председатель одного колхоза просил о мобилизованных ребятах: «Так как наша местность не эвакуировалась, так просим отпустить их в наш колхоз. Так как урожай хороший, а убирать некому… поэтому верните их к нам в колхоз»[700].

На возвращении мобилизованных подростков настаивали и семьи, где их помощь нужна была старикам, инвалидам и матерям с маленькими детьми. Некоторые родственники умоляли власти отпустить ребят из ремесленных училищ, другие писали и телеграфировали детям напрямую. Одна девочка отправила брату телеграмму: «Мать сломала ногу немедленно приезжай». Иногда вербовщики забирали единственного трудоспособного члена семьи. Председатель колхоза обращался по поводу отправленного в училище подростка: «Отец его (Шиланова) на фронте, оставил дома мать с тремя маленькими детишками, в силу чего и просим дирекцию школы фзо, если возможно, вернуть данного гражданина». Сами подростки тоже уговаривали отпустить их. Девочка написала директору, предупредив, что, если ее не отпустят, она убежит: «Убедительно прошу директора школы отпустить меня домой, так как я оставила отца 70-летнего больного раком желудка и сестренку 6 лет, требующих за ними большого ухода и обеспечения их питанием, одеждой и обувью. Если вы, товарищ директор, не отпустите, то я вынуждена буду убежать самовольно, как это делают многие. Я на произвол судьбы больного отца и маленькую сестренку оставить не могу»[701].

Беглецов было много также среди выпускников ремесленных училищ и молодых рабочих, отправленных на работу вдали от дома; во многих отраслях промышленности их доля значительно превышала 50 %[702]. На уральские шахты мобилизовали тысячу молодых рабочих, но почти все они разбежались. Высокая текучесть рабочей силы серьезно затрудняла обучение и производство. Например, за первые девять месяцев 1942 года Кировский танковый завод принял почти 130 000 рабочих, из которых около 9500 человек не остались на заводе[703]. Рабочие, уезжавшие вместе с семьями, обычно жили лучше, чем холостые, что лишний раз свидетельствовало о самоотверженном труде женщин для своей семьи[704]. Так, многие жены