Мы договариваемся о цене. Цена, кстати сказать, запредельная. Но я все равно соглашаюсь: я убил столько времени на этот проект, что мне уже хочется, чтобы все поскорее закончилось. Шай деловито убирает задаток в сумку.

Вернувшись домой, падаю на колени и усердно молюсь. Это все потому, что надежды нет вовсе, или мы просто ее не видим, или она всегда где-то за горизонтом?

План такой: я договариваюсь с Напалмом, что мы с ним встречаемся после обеда в одном интернет-кафе. У меня не получается прийти на встречу, и Шай ненавязчиво завязывает знакомство.

– Например, притворишься, что у тебя на компьютере что-то зависло, или, допустим, что ты вообще не разбираешься в этих бесовских машинах, или…

– Я знаю, что делать. У меня все под контролем, – перебивает меня Шай. Но я все равно беспокоюсь. Беспокоюсь, что Шай даже в скромно-приглушенном варианте все равно будет слишком роскошна для правдоподобия всей нашей затеи.

И Напалм, как и все мы, упустит тот пресловутый шанс, который дается раз в жизни. Потому что просто не поверит своему счастью.

Утро выдалось пасмурным и угрюмым. Меня попросили провести заупокойную службу в память о брате одного из моих прихожан. Из-за пробки, скопившейся по причине самоубийства, я опоздал. Какой-то мужик выбросился из окна отеля, с десятого этажа. С четырехлетним сыном на руках. Юрист, довольно успешный. Пребывавший до этого в добром здравии. Вот что особенно грустно: вполне обеспеченный человек, молодой и здоровый. Когда больные и старые уходят из жизни по собственной воле, это еще можно понять. Во всех остальных случаях причина скорее всего кроется в том, что у человека нет никого, кто может прикрыть ему спину, поддержать, внимательно выслушать, сказать с искренним чувством: “Да пошли их всех на хуй”, – и по-дружески похлопать по плечу. Да, очень часто бывает, что все упирается в такие простые вещи. Точно так же, как правильное лекарство убивает болезнь, несколько искренних, теплых слов, сказанных правильным человеком в нужное время, могут спасти тебе жизнь.

В молодости мы этого не понимаем. Но с годами становится ясно, что ты устал: может быть, все не так плохо – просто ты страшно устал. И разочаровался. И тебе хочется уберечь от этой напасти своих детей.

Заупокойную службу о брате заказал Уилсон. Я взялся за это с большой неохотой, потому что не помню, чтобы Уилсон хоть раз заходил в Церковь тяжеловооруженного Христа. Я ни разу не видел его на службах, хотя сам Уилсон утверждает, что он там присутствовал. Скорее всего Уилсон, как и большинство из нас, обращается к Богу исключительно в кризисные периоды. Я согласился скорее всего потому, что мне было проще ответить согласием, чем отказом.

По словам Уилсона, его брат не пил, не курил и не баловался наркотиками. Он ходил в секцию спортивного плавания, практически не ел мяса и раз в неделю работал в приюте для бездомных собак в качестве волонтера. Ему было двадцать три года, и он скоропостижно скончался, сидя перед телевизором. Вот так, раз – и все. Подобные случаи заставляют тебя задуматься о тщете всего сущего: какой смысл жить достойно и правильно, если хорошие люди умирают совсем молодыми, а те, кто насилует женщин, грабит прохожих и измывается над детьми, живут долго и счастливо?

Когда я приезжаю на кладбище, там завершаются еще одни похороны.

И тоже – совсем молодой человек.

Студент из хорошей семьи. Погиб в результате несчастного случая. Разрядил огнетушитель. Ему действительно крупно не повезло, если учесть, что в каждый отдельный момент времени сотни тысяч подвыпивших юнцов разряжают огнетушители по всему миру, но еще не было случая, чтобы кто-то от этого умер. Разумеется, этому парню не стоило разряжать огнетушитель себе в рот, то есть, в отличие от брата Уилсона, который вообще ничего не делал, а просто смотрел телевизор, этот горе-пожарник пострадал от собственной глупости… хотя наказание вышло чрезмерно суровым. Интересно, семье Уилсона было бы легче, если бы Харви погиб потому, что ему вдруг приспичило подурачиться с каким-нибудь опасным предметом, например, пожонглировать цепными пилами?

– Наше горе безмерно, а скорбь глубока, – говорю я о человеке, которого не знаю, обращаясь к людям, которых не знаю. – Каким он был, Харви? Он был молодым.

На одном из венков возятся два гигантских жука. Они то ли дерутся, то ли яростно размножаются. Может быть, стоит их шугануть? Неужели их больше никто не заметил? Жуки очень большие и очень шумные. Или это сообщение от природы, что жизнь продолжается?

– Давайте утешим друг друга в печали и скорби, ибо ноша, разделенная на всех, уже не столь тяжела, а утешение в горе мы обретаем среди своих близких.

Я сам удивляюсь своей чувствительности. Раньше я не был таким впечатлительным. И еще я поражаюсь собственному красноречию на своей первой заупокойной службе.

– Я не понимаю, – говорит Уилсон уже потом. – Мой брат жил, как положено. Сосед, который живет напротив, он принимает наркотики и моется раз в полгода. Ему где-то за шесть десят. Он целыми днями сидит на крыльце, надувается пивом и бросает пустые бутылки прямо через голову. С утра до вечера.

И ничего, он живет. А моего брата нет.

– Я тоже не понимаю, Уилсон, – говорю я ему, потому что действительно не понимаю. И потому что не знаю, что еще можно сказать. Наверное, надо как-то утешить Уилсона, но я не могу подобрать нужных слов. Мне самому непонятно, что я здесь делаю: утешаю практически незнакомого человека, да еще и бесплатно. – Но вы должны жить полной жизнью. И использовать ее наилучшим образом. Чтобы брат вами гордился.

У меня получается вполне убедительно. И откуда что берется?

– Я не понимаю, – говорит Уилсон.

Сегодня он повторит это еще не раз. Я потихонечку ухожу. Еду в “Бургер-Кинг”, прямо напротив интернет-кафе, и занимаю удобную позицию у окна, чтобы приглядывать за Шай и Напалмом.

Я боюсь, что все может сорваться. Например, Шай сбежит, взяв задаток. Или Напалм не придет на встречу. Или в кафе вдруг случится пожар. Но я с облегчением вижу, что Шай и Напалм увлеченно о чем-то беседуют. Шай вообще не узнать. Женщины обладают волшебной способностью преображаться до полной неузнаваемости, надев новое платье и сменив прическу. Вчерашняя яркая мега-шлюха сегодня предстала как скромная серая мышка из породы книжных червей.

Собственно, это больше всего и бесит: что иногда у тебя все получается. Время от времени, когда тебе нужен кредит, или ты приглашаешь красивую девушку на свидание, или ищешь работу, ты вдруг получаешь, что хочешь. Хотя, если честно, совсем не рассчитываешь получить. Жизнь подбрасывает неожиданную приятность, чтобы ты не разуверился окончательно и не вышел из игры. Это как выигрыши в казино: небольшая уступка азартному игроку, чтобы он продолжал делать ставки.

Я заказываю гамбургер.

Девушка за стойкой болтает с парнем, который носит из кухни заказы, и дает мне сдачу с двадцатки, хотя я дал ей десятку. То, что мы делаем машинально – так называемые рефлекторные действия, – характеризуют нас красноречивее всяких слов. Я возвращаю девушке деньги. Она озадаченно смотрит на меня. Похоже, ей пора в отпуск. До нее даже не сразу доходит, что я возвращаю ей деньги, хотя мог бы спокойно уйти. Вместе с этими самыми деньгами.