Они обнялись, и мальчик, заметив за спиной отца выходящую из каюты Эстель, оторвавшись от мужчины, радостно закричал:

– Мама! – протянул ручонки малыш.

Женщина взволновано подошла к борту, ей помогли перебраться, и она тоже обняла сына:

– Мальчик мой! – произнесла мать и от нахлынувшего на неё волнения заплакала.

– Не плачь, мама! Я никому не дам тебя в обиду! – сурово проговорил сын, и все вокруг заулыбались.

– Конечно, сынок, – утирая слёзы, улыбалась Эстель и прижимала ребёнка к груди.

В этот момент парусники догнало двухмачтовое судно, и на его борту капитан увидел Жермона де Дюпре. Поздно заметив пропажу неугомонного виконта, Жермон догадался, что тот уплыл вместе с Одэлоном, и бросился в погоню. Барон понимал, малышу не место на корабле, пустившемуся в опасный поход.

Между делом, Корбо выяснил, откуда в этих водах появились корабли графа де Тюрена. Оказалось, что вернувшийся из Пуэрто-Бельо пиратский лазутчик рассказал Одэлону о замеченном у берега Панамского перешейка «Поцелуе Фортуны». Обеспокоившись долгим отсутствием друга, граф подумал: «Помощь де Дюрану не помешает», – и решил отправиться на поиски капитана и его команды. Выслушав Оделона, Тэо хмыкнул:

– А как смотрит адмирал де Тюрен на то, чтобы захватить флагманский галеон испанцев? – поинтересовался Корбо.

– Но у нас с Испанией заключён мир, – растеряно пожал плечами граф.

– Тогда попробуй объяснить это сеньору Альканису, – указал Корбо на приближающиеся паруса. – Похоже, они намерены нас атаковать.

– Ну что ж, Корбо, тогда придётся сразиться, – согласился де Тюрен.

– Правда, думаю, в его трюмах мы не найдём ничего ценного, – уже готовясь к бою, улыбнулся корсар.

Женщин и мальчика решили отправить на Тартугу на судне Жермона де Дюпре. Юный виконт попытался воспротивиться. Заявляя, что он должен сразиться с адмиралом, Тэо не хотел уходить с корабля Оделона, но отец серьёзно взглянул на сына и сурово нахмурился:

– А если по дороге на корабль нападут враги? Кто тогда будет защищать маму? – спросил Корбо, и, прочувствовав всю ответственность, которую на него возлагал отец, мальчик, придерживая рукоятку волочащегося за ним палаша, важно перешёл на бриг. Парусник с младшим де Дюраном и женщинами повернул в сторону Тортуги, а корабли французов выстроились в боевой порядок.

Испанские суда неумолимо приближались. Разглядывая противника, адмирал злорадно усмехнулся и приказал готовиться к сражению. Адмиральский галеон, следуя всем правилам морского искусства, занял место посередине шеренги. Зная своё огневое превосходство, сеньор дель Альканис был уверен в победе, но Корбо не собирался соперничать в мастерстве стрельбы из пушек, и «Поцелуй Фортуны» вырвался вперёд.

Наблюдая за движением фрегата, маркиз полагал, что сейчас пират сделает манёвр и уйдёт либо вправо, либо влево, при этом открыв борт для удара, но корсар ринулся между кораблем адмирала и галеоном Диего. Испанцы не ожидали такого. Это казалось равносильным самоубийству. «Пиратский корабль расстреляют с двух сторон!» – понимали моряки. С такого расстояния невозможно было промахнуться! Но открыв пушечные порты, испанцы увидели, всего в каких-то трёхстах метрах лица канониров соседнего галеона и поняли, что в случае выстрела они могут попасть не только в гораздо меньший по размеру пиратский корабль, но и в своих же товарищей.

Солдаты несколько растерялись, а «Поцелуй Фортуны» на всём ходу зашёл между галеонами, и пока испанцы сомневались, с обоих бортов фрегата гаркнули орудия. В ту же секунду корпус пиратского судна заволокло едким пороховым дымом, не позволяя разглядеть ничего вокруг. Зато испанцы смогли сполна оценить повреждения своих кораблей. Французы целились исключительно в парусное вооружение противника, в результате мачты и реи галеонов оказались изрядно покалечены специальными сдвоенными ядрами.

Болтаясь на снастях, разбитый рангоут безвольно поник, а паруса превратились в бесформенные тряпки. Понятно, с таким снаряжением парусники становились беспомощным и неповоротливыми, и над палубой испанцев прокатилась смачная ругань. Также чертыхаясь, канониры, пытаясь прицелиться, свозь клубы расползающегося дыма старались разглядеть противника, но тут раздалась команда открыть огонь, и галеоны пальнули. Когда смог рассеялся, глазам людей предстало печальное зрелище. Как и предполагали пушкари, ядра попали в борта своих же товарищей, и к ущербу, причинённому корсарами, добавились повреждения от испанских орудий.

Между тем, «Поцелуй Фортуны», используя замешательство противника и свою скорость, успел в дыму проскочить мимо галеонов, отделавшись лишь небольшими царапинами. Позволяя оставшимся судам французов разделаться с последним испанцем, что успешно и выполнил граф де Тюрен, фрегат, как ни в чём не бывало, сделал разворот и направился на флагманский корабль.

Лишённый возможности манёвра адмиральский галеон злобно гавкнул огнём. От ударов испанских ядер фрегат нервно вздрогнул и сердито огрызнулся пушечным залпом. «Поцелуй Фортуны» продолжал уверенно подступать к разозлившему его врагу. Увидев в нескольких метрах планширь испанца, пираты, почувствовав боевой азарт, с воодушевлением готовились к абордажу.

Флагманский галеон в отчаянье плевался выстрелами из мушкетов, и французы разразились ответной пальбой. Пули, словно рассерженные осы, свистели в воздухе, болезненно и смертельно жаля людей с обеих сторон. На деревянный настил посыпались раненые и убитые, раздались предсмертные стоны и гневные проклятия. Но в следующий момент с фрегата взлетели «кошки» и, хищно вцепившись в тело «испанца», «Поцелую Фортуны» страстно притянул борт флагмана к себе. Через секунду на палубу галеона с рёвом повалили флибустьеры и, размахивая оружием, вгрызлись в толпу солдат. Оставив первого помощника за старшего, Корбо лично кинулся возглавлять абордаж. Капитан, во что бы то ни стало, хотел сам разобраться с адмиралом, решив, наконец, поставить точку в их давнем противостоянии.

На кораблях завязался рукопашный бой, больше походивший на кровавую мясорубку. Воздух наполнился запахом пота, крови и человеческих нечистот. Мужчины с остервенением резали и кололи друг друга и, нанося страшные удары, беспощадно лишали жизни себе подобных. Пронзительный лязг металла о металл резал слух. Глухой хруст костей и смачные шлепки о палубу растерзанных тел вызвали бы в стороннем наблюдателе приступ тошноты, но люди, участвовавшие в схватке, не замечали отвратительной чудовищности происходящего.

Здесь господствовали другие законы… Когда главным становилось выжить самому, все человеческое, отступая на второй план, улетучивалось, а из глубин души поднимались первобытные животные инстинкты. Жажда крови полностью заполнила сознание самовлюблённых существ, возомнивших себя вершиной мироздания, и ничто не могло остановить безумства царившего на палубе.

Оставляя за собой страшный шлейф из раненых и убитых, Корбо, яростно размахивая палашом, упорно продвигался к капитанскому мостику. Сеньор дель Альканис, возвышаясь над толпой, невозмутимо наблюдал за сражением. Твёрдо стиснув тонкие губы, адмирал сверлил взглядом корсара и, обнажив шпагу, спокойно дожидался, когда Корбо сам к нему пожалует. Старый лис понимал: участвуя в схватке капитан неизбежно теряет силы, и подобное предположение подтверждала рубашка Тэо, намокшая от его пота и крови противника. Это облегчало задачу адмиралу. Да, он должен сразиться с пиратом, понимал дель Альканис. «Пора уже закончить этот поединок», – подумал маркиз и надменно направился навстречу графу. Заскочив на мостик, Корбо встал напротив сеньора. Захваченный сражением капитан взволновано дышал, и адмирал ядовито улыбнулся.