– С каких это пор ты стала такой благоразумной?

– Я всегда была благоразумной и, кроме того, подслушала один разговор.

– И что?

Алтан пытается стряхнуть мою руку с плеча, но я не позволяю ему этого, твердо стоя на своем.

– Я знаю, где находится лагерь солдат, однако тебе не скажу, пока не позволишь мне сопровождать себя. – Я усмехаюсь, чувствуя, как сильно бьется сердце. – Мы вернем мальчика его матери.

АЛТАН

Когда мы едем к лагерю, ветер завывает у меня в ушах. Это безрассудство, но я ничего не могу с собой поделать. Как не могу выбросить из головы образ солдата, пинающего мать мальчика. Не в силах избавиться от воспоминаний о собственной матери, истекающей кровью на песке.

Мы привязываем лошадей на безопасном расстоянии и дальше идем пешком. Горит пара костров, но, судя по всему, никто не следит за угасающим пламенем.

Ан сквозь кусты смотрит на скопление палаток в поле.

– А где новобранцы?

– Вон там, – указываю на две палатки с караулящими у входа солдатами.

В первую ночь всегда кто-то пытается бежать, хоть мужчины, хоть мальчики. Они напуганы. Разве можно их в этом винить? Война проверяет людей на прочность и на поле боя способна переломить даже самый крепкий хребет.

– Что будем делать? – осведомляется Ан, на мой взгляд, чересчур нетерпеливо.

– Ты? Ничего. Ты останешься здесь. – Мне вообще не следовало брать ее с собой.

Она собирается возмутиться, но я прикладываю палец к ее губам, чтобы заставить замолчать, отчего Ан широко распахивает глаза.

– Если ты потеряешь контроль, то убьешь всех, – говорю я, отмечая про себя, какие теплые и мягкие у нее губы. – Поэтому будешь на подхвате. Если я не вернусь через час, уходи.

Она шлепает меня по руке.

– Те, кто на подхвате, так не делают.

– В таком случае беги меня спасать, если я закричу. – Ее ответа я не дожидаюсь. Времени терять нельзя, а Ан слишком много болтает.

Луна прячется за облаками, в своих черных одеждах я растворяюсь в тени и быстро подбираюсь к палаткам. В лагере тихо. Похоже, все, кроме часовых, легли спать. Войска Ши славятся своей дисциплинированностью. Никакого пьяного разгула.

Одна из охраняемых палаток темная, а из другой пробивается слабый свет. Одна – для призывников, другая – для командира гарнизона. Ведомый шестым чувством, я огибаю темную палатку и подхожу к ней сзади. Вспарываю ткань ножом, раздвигаю створки и заглядываю внутрь.

Пусто.

Из другой палатки появляется солдат и подходит к стоящим спереди часовым. Я падаю плашмя на землю, высокая трава служит мне прикрытием.

– Возвращайтесь в казармы, – велит солдат одному из часовых.

– А я все думал, когда ты нас сменишь, – ворчит стражник. – Ад меня разбери, мы больше часа без всякой причины проторчали возле палатки.

– Новобранцев угнали рано утром. Все ушли, – подхватывает другой. – Что за пустая трата времени! Я мог бы уже лечь спать.

– Заткнитесь. Хотите, чтобы он вас услышал? – предупреждает первый солдат, когда они втроем уходят.

Я проклинаю себя за опоздание. Теперь мальчик для меня потерян.

Возле другой охраняемой палатки мерцает свет. Часовые низко кланяются выходящей из нее фигуре. Нужно уходить, пока меня никто не заметил, но часовые отступают назад, и я вижу человека, одетого в балахон насыщенно-ржавого цвета. При виде священника в военном лагере я замираю на месте. Насколько мне известно, эти две организации действуют раздельно. Священнику здесь находиться совершенно незачем. И все же вот он, в своем оранжевом одеянии с красным поясом.

Это не просто какой-то священник, но сам главный жрец. Что ему здесь понадобилось?

Он делает шаг вперед и поднимает руки, направляя струю огня на один из угасающих костров. В этот момент мне удается разглядеть его.

Восковые шрамы струятся по одной стороне, создавая иллюзию, что его лицо тает. Я вижу ястребиный нос. И даже на расстоянии знаю, что его глаза будут темными и устрашающими.

Это убийца моей матери.

Я бесчисленное количество раз мечтал об этом моменте. Моменте, когда я один на один встречусь с ним и разорву его на куски. Однако теперь меня словно парализовало. Разум окутывает тишина. Песок заполняет рот, царапает язык, ноги наливаются свинцом, а сердце сковывает льдом. Мне снова восемь лет, и я пытаюсь убежать, не сумев защитить свою семью. Я пришел сюда, чтобы спасти мальчика, в котором узнал себя, такого, каким был когда-то. И вдруг обнаружилось, что и по сей день я ничуть не изменился.

Потерянный. Беспомощный. Сломанный.

– Ты нашел его? – шепчет голос у меня за спиной.

Чары рассеиваются.

– Ты должна была оставаться на месте, – шиплю я в ответ, отталкивая Ан за деревья. – Новобранцев увели.

– Но они должны были остаться на ночь. – Она выглядывает из-за дерева и тут же ныряет обратно, часто и прерывисто дыша.

Священник с тающим лицом все еще стоит у палатки. Вероятно, это он напугал ее. Адреналин вскипает у меня в венах. Возможно, мне больше не представится шанса убить этого ублюдка.

Ан тянет меня назад.

– Куда это ты собрался?

– Хочу прикончить чудовище.

– Кого?

– Стоящий там священник – это предводитель Дийе. Это он убил мою мать.

– Он? Он убил твою мать? – задыхается она. – Ты… ты уверен?

– Такое лицо невозможно забыть, как ни старайся.

Ан встает передо мной, преграждая путь.

– Нет. Это… это слишком рискованно. Там целый лагерь солдат и, возможно, другие священники неподалеку. А если с тобой что-нибудь случится?

Я отталкиваю ее.

– Мне все равно. Он убил мою мать.

– Подожди… – Ан хватает меня за запястье, а потом крепко обнимает. Я замираю от неожиданности. – Я понимаю, что тебе хочется отомстить, но ты же обещал, что не умрешь у меня на руках. Сдержи свое слово. Я… я одна не справлюсь. Не смогу сама найти меч. – Ан смотрит вверх, пораженная, на ее лице отражается паника. – Мы поищем меч, а потом можешь мстить. Мне нужно, чтобы ты был со мной. Пожалуйста. Ты мне нужен.

Я в смятении. Ан наклоняется ко мне, снова и снова повторяя одно слово – пожалуйста.

– Что ты такое говоришь? – тихо спрашиваю, пытаясь понять смысл ее речей и внезапного напряжения у себя в груди.

– Я…

– Ш-ш-ш! – Я улавливаю впереди какое-то движение. Что бы девушка ни хотела сказать, это подождет. Толкаю ее обратно в тень. – Что-то происходит.