на двадцатые-тридцатые позиции, превратившись в обязательство. От Романа требовалось время от времени заводить Киру и доставлять ей удовольствие, при этом контролируя каждый свой импульс и каждое движение, чтобы не наделать глупостей. Наградой было удовлетворение от факта, что Роман принес радость самому близкому человеку.

В первый же раз, когда Роман рискнул пригласить Киру на Шаболовку, порвался презерватив. Сверхпрочный, согласно информации на упаковке. Роман никогда прежде не видел Киру в таком бешенстве.

– Ты что творишь? – кричала она. – Совсем отмороженный?

– Я, что ли, на рынок такое дерьмо выпускал? – огрызался Роман.

– А ты, значит, ни при чем? Типа все из-за куска резинки?

– Когда я это говорил?

– Сейчас! Будь наконец мужиком, возьми ответственность на себя!

Убивало, что за полчаса до перепалки Кира искренне восхищалась, какая у них уютная квартира и какой славный у Романа книжный шкаф.

– Первый блин комом, – съязвила Кира уже на улице. – Будем рассказывать нашему ребенку, что он появился случайно.

– Подожди.

– Что наш папа облажался.

– Послушай.

– Что наш папа не дотерпел.

– Кира! Послушай меня, ладно? Давай купим тебе таблетку для контрацепции.

– Сам пей свои таблетки!

Все-таки удалось уговорить Киру при условии, что Роман возьмет самое безопасное из средств. Через два дня Кира уехала в Марий Эл на выходные и привезла Роману черничное варенье и соленые грузди. Через неделю у нее начались месячные.

– Наверное, я была невыносима в тот момент. – Кира вспоминала историю с презервативом. – Ты накосячил, но я тоже хороша. Как с цепи сорвалась. Прости меня, пожалуйста.

Ближе к зиме ее ипохондрия разрослась. Роман обнаружил, что ему все труднее избегать конфликтов, рождавшихся из мелочей, и изобретать средства, чтобы отвлечь Киру от переживаний. Она укоряла Романа в невнимательности, он винил Киру в том же.

– Не надо все усложнять, – говорила она.

– Не надо все упрощать.

Кира беспрестанно атаковала жалобами и подколами. В отместку Роман однажды отослал ей короткое сообщение, будто проведет вечер с Бертой, прилетевшей из Владивостока на фестиваль. Кира три с половиной часа пыталась связаться с Романом, который исчез со всех радаров, нарочно выключив телефон. Дозвонившись, она рыдала.

– Почему ты меня убиваешь? – надрывалась она. – Почему?

Романа трясло от мысли, до какой степени они инфантильны и с каким азартом разрушают все самое теплое и доброе, что образовалось между ними. Они точно негласно условились, будто сблизились настолько, что имеют право причинять друг другу боль – буднично, ненароком, как бы между строк. Вместе с тем Роман по-прежнему отмечал достоинства Киры, попутно радуясь тому, что ее не развратила Москва. Любой, кто не знал Киру или знал поверхностно, мог принять ее хрупкость, помешанную с нетерпением, за сварливость. Между тем колкость и грубость пробуждались в Кире, когда она чувствовала малейшее посягательство на свое «я». В иное время, будучи светлой натурой, она угощала выпечкой бомжей и бездомных собак, чутко реагировала на несправедливость и восторгалась мелочами.

Перемирие установилось под конец декабря. На исходе зачетной сессии Роман свалился с ангиной. Кира, побросав дела, приехала к нему и поила с ложечки имбирным чаем с лимоном.

Из-за жара больной наблюдал комнату словно из целлофанового пакета. Всякое движение давалось с трудом, отчего мнилось, как будто любое действие, совершенное Кирой, тоже заключает в себе титанические усилия. Когда она перебирала пальцами его волосы, Роман поражался ее стойкости.

– У тебя голова такая горячая, что я чуть руку не обожгла. Бедняга!

– У меня рак, – пробормотал Роман.

– Ты, значит, диагнозы воруешь? – Кира усмехнулась.

– Клетки неправильно делятся. От этого повышается температура тела.

– Ну-ну. Не каркай, дружок.

Роман приподнялся.

– Если я внезапно завершусь, – произнес он, – то умоляю об одном. Не создавай посмертный ролик.

– Ты чего, Рома?

– Я видел, какими они бывают. Они все одинаковые. В коллаж собираются фото с улыбками. На видеоряд накладывается сопливая музыка. Еще на экране всплывают омерзительные банальности. О том, каким прекрасным был покойник при жизни и как его теперь не хватает.

Роман зашелся в приступе кашля и опустил голову на подушку.

– Никаких роликов, слышишь меня? Иначе превращусь в призрака. Как Акакий Акакиевич. И буду мстить.

– Слышу-слышу, – заверила Кира. – А о моей судьбе никто не узнает.

– Почему?

– Когда врач объявит, что у меня рак, я возьму билет и улечу на Алтай. В горы. Там меня никто не найдет. Там я сольюсь со стихией. Это и есть настоящая свобода.

Роман промолчал. Поступить нелинейно и объявить добровольную изоляцию против всех приличий – это в стиле Киры. Правда, у нее вряд ли хватит духа. Это ведь не просто красивая идея о единстве с природой и срастании с ландшафтом, а отречение от всего – от надежд, от привычек, от себя. Впрочем, Кира ипохондрик и придется ей караулить роковые вести от доктора годиков шестьдесят, а то и семьдесят.

Новый год они встречали порознь. Роман в Черемушках – с Юрой, с Климовичем и Гришей Тыквиным, а Кира – в Йошкар-Оле. Созвонившись после курантов, они проболтали целый час.

– Хотя мы и цапаемся, я не представляю жизни без тебя, – сказала Кира.

– Нормальная пара на нашем месте тысячу раз бы разбежалась, – предположил Роман. – Нашим перепалкам должны завидовать враги. Если честно, то факт, что мы до сих пор не стрелялись на дуэли, есть чистой воды недоразумение.

– Вызываю тебя на дуэль! Дуэль на подушках!

– Вызов принят!

– Ура! Я тебя люблю!

– А я люблю тебя, Кира!

– Получишь у меня подушкой по репе!

Роман всматривался в дно опустевшего фужера и не мог сообразить, как эта любовь устроена. С каждой ссорой только прочнее. Или это иллюзия?

Кира закрыла сессию на пятерки. Первую половину ее дня рождения они провели у Романа, который продержался почти час, чем вызвал безграничное уважение Киры. Затем они направились в караоке-бар, где именинница с бокалом «Жигулевского» в руках под всеобщее одобрение исполнила «18 мне уже». Даже опьянев, Кира не выглядела легкомысленной, как ни старалась.

А в феврале Роман лишился и ее, и иллюзий насчет любви, и чувства собственного достоинства.

Кира приехала ранним морозным утром и сразу утянула Романа на кровать. Доведя Киру до оргазма, он облегченно вытер лоб и откинулся на спинку дивана.

– Я уже второй раз с тобой такой кайф ловлю, – сказала Кира.

– И это здорово.

– Ты хоть капельку удовольствия получил?

– Я испытываю удовольствие, когда тебе радостно.

– И все?

– Этого мало?

– Значит, я бревно.

– Ты не бревно, Кира. Скорее секс – это не мой вид спорта.

Кира обняла Романа, прижавшись к нему обнаженной грудью.

– Фригидный ты мой, – ласково сказала она.

Роман