вытаскивать, все трое нахлебались воды и пошли ко дну. Тел до сих пор нет. Это первые необязательные жертвы. Ладно, у начальника штаба сердце не выдержало, но матрос Пётр Киреев погиб у нас на глазах. Мы уже затопили отсек, подготовились к выходу, собрали последние силы в кулак. Никакой очистки воздуха ведь не было, в отсеке находились только боевые торпеды и люди, мы дышали бог знает чем, уровень вредных примесей давно шагнул за критический. И в этот момент вдруг выяснилось, что нас замуровали!

– Кто?

– Водолазы! Сначала они передали недостающие спасательные комплекты ИСП-60, а потом по личной инициативе, без предупреждения, забросили в торпедный аппарат резиновые мешки с продуктами. Мы об этом не просили и о „подарке“ ничего не знали! Более того, я подавал сигнал, что начинаем выходить и нам ничего не надо. В результате люди идут, а там тупик! Первым шёл Фёдор Шарыпов. Я же расписал всех в определённом порядке. Слабый – сильный, слабый – сильный... Чтобы тот, кто покрепче, помогал, подстраховывал. А замыкающими – механик Зыбин и я. Вдруг Фёдор возвращается: „Там закладка. Не выбраться! Шайтаны!“ Петя Киреев услышал новость – как стоял, так и упал. Всё, не стало человека! Организм ведь работал на пределе. Отсек затоплен, помощь не окажешь...

Потом на суде про Петю „утку“ запустили, будто он отказался из лодки выходить. Так сказать, решил геройски умереть. Ну, бред ведь! А мы даже тело Киреева не смогли вытащить, оставили внутри С-178. Как и начштаба Каравекова. Он не сумел пройти торпедный аппарат, начал пятиться, тут сердце и остановилось...

Чтобы вы понимали: длина аппарата – восемь метров 30 сантиметров, диаметр – 53 сантиметра. Попробуйте втиснуть в такую дыру взрослого мужика в спасательном снаряжении ИСП-60, с дыхательным аппаратом ИДА-59 и двумя баллонами... Ещё добавьте дифферент на корму. Ползти приходилось вверх, с усилием и сопротивлением. Представили, да? Тут и бугай взвыл бы, а каково тем, кто просидел более двух суток под водой в холоде и темноте?

– Вы все выбирались через один аппарат?

– Через третий. Четвертый использовать не могли, лодка лежала на правом борту с креном 32 градуса. И единственный путь к спасению нам законопатили мешками! Что делать? Я решил отправить вперёд механика Зыбина. Сказал: „Валерий Иванович... Валера, затащи внутрь эти чертовы мешки или наружу пропихни. Сможешь выбраться, уходи. Только меня предупреди, сигнал подай“. Проходит время, слышу три удара. Значит, аппарат свободен. Победили!

И заработал конвейер. Мои люди пошли. Снаружи их встречали водолазы с „Ленка“. Вшестером. Плюс трое на подстраховке. Итого – девять. А у меня народу-то много! Ведь главная задача состояла в том, чтобы не давать людям сразу всплывать на поверхность, иначе почти верная смерть. При резком подъеме после двух с лишним суток на глубине был большой риск летального исхода, а кессонная болезнь гарантирована. Мой экипаж должны были перехватывать и отводить в трёхкаскадный барокомплекс „Ленка“, рассчитанный на 64 человека. Чтобы по таблицам декомпрессии постепенно снижать содержание азота в крови до приемлемых показателей.

Водолазы встретили только первых шестерых, остальных уже никто не ждал у торпедного аппарата. Вот и начали мои ребята вылетать наверх, как пробки от шампанского. Чудо, что остались живы, погиб лишь один. Матрос Леньшин вышел из лодки вместе со всеми, я самолично помог ему залезть в аппарат, а потом он пропал. В буквальном смысле, как в воду канул. Его не оказалось ни на борту „Ленка“, ни среди тех, кого подобрали спасатели на поверхности моря. Бесследно исчез человек!

– Последним покидали лодку вы?

– Разумеется. Отсек представлял собой мрачную картину, прямо скажем. Поначалу я вспоминал всё спокойно, но с каждым годом становится страшнее и страшнее. Сейчас понимаю, там был настоящий ад. И в нём несколько раз всё висело на волоске. Начиная с центрального поста, когда ребята из четвертого отсека успели загерметизироваться и спасли жизни другим. Ещё один звонок прозвучал в момент пожара во втором отсеке. Ну, и потом: водолазы то выход забаррикадируют, то встретить забудут...

Меня тоже никто не ждал. Предвидел такой поворот событий и заранее решил, что попробую подняться на надстройку лодки, держась за леер, пройду до рубки, оттуда заберусь к перископу. Все-таки на десять метров ближе к поверхности, давление воды не такое сильное.

– А почему к „Ленку“ не пошли?

– Откуда я знал, где он лежит? В темноте по дну шарить? Мы договаривались, что спасатели привяжут трос к третьему торпедному аппарату, через который мы выходили. Чтобы, значит, сориентироваться. Но водолазы прицепили трос с другого борта. Наверное, им так было удобнее...

Больше скажу: когда я выбрался из лодки, „Ленок“ уже всплыл. Потом разбирался, спрашивал: что же вы, ребята, так не по-товарищески? Бросили меня и ушли. А командир лодки отвечал: „Серега, мы сами чуть не утопли! У нас же аккумуляторы сдохли!“ Они сутки сидели в темноте, чтобы хоть как-то сэкономить заряд батарей и подняться потом на поверхность. Можете себе такое вообразить?!

Командир „Ленка“ мне рассказывал: „Думали, у тебя кислород кончился, и ты того... навеки остался в лодке“. Словом, я правильно сделал, решив выбираться самостоятельно. Одного не учел: что сознание потеряю, когда буду к перископу карабкаться...

Говорил вам, что к дыхательному аппарату ИДА-59 прилагались два баллона: в одном – смесь азота, гелия и кислорода, во втором – литр чистого кислорода. Использовал последний в лодке, когда начинал вырубаться. Чтобы запихнуть парней в торпедный аппарат и придать им ускорение, приходилось изрядно поднатужиться. Дыхание учащалось, отравление углекислым газом, окисью углерода и хлором усиливалось. Когда в глазах начинали скакать чертики, промывал лёгкие чистым кислородом, что в действительности тоже не очень полезно для организма. Но на минуту хватало. Поработаешь, пока опять всё не поплывет, ещё разок глотнешь. Так и выпускал экипаж короткими перебежками, точнее, передышками. А на собственное всплытие запаса воздуха в баллонах не хватило. Добрался до рубки и... всё, дальше ничего не помню. Меня автоматически выбросило на поверхность.

– Хорошо, что выловили!

– Мои пацаны предупредили спасателей, что старпом идёт последним... Очнулся через несколько часов в барокамере спасательного судна „Жигули“. Сначала даже не понял, где я, что со мной. По режиму декомпрессии приходил в себя пять суток, затем перевезли в госпиталь и начали ставить диагнозы. Кроме пневмонии, о которой говорил, отравление углекислым газом, баротравма лёгких, пневмоторакс, кессонная болезнь... Даже гематома языка! Когда терял сознание на лодке, прикусил его. Есть такая физиологическая особенность у человека.