Однако все разрешилось через несколько часов. Я просыпаюсь от настойчивого стука в дверь. В чем дело – звонок, что ли, не работает? В комнате темно и холодно. Я заснула на диване в неловкой позе, и у меня затекла шея. Пламя в камине погасло, там одна зола.

Через стекло входной двери я вижу Майкла. Чего это он так рано? Я открываю дверь. Майкл смотрит на меня. Обычно по его лицу можно было точно определить, с чем он пришел, но сейчас я ничего не могу понять. Видно лишь, что он устал. Его губы шевелятся, я присматриваюсь и понимаю: он что-то говорит. Но как-то тихо, невнятно, и только когда он повторяет это в очередной раз, до меня доходит смысл.

– Все плохо… плохо… очень плохо…

Пол подо мной качается, и он хватает меня за плечи.

– …несколько месяцев назад, – улавливаю я обрывок фразы.

Зачем все эти бессмысленные слова? Она должна быть там, за дверью. Стоит, не решаясь войти, с ребенком на руках. Не знает, как ее примут.

Я освобождаюсь из его рук и иду к двери, но он меня удерживает.

– Она родила… – в прихожей темно, и я не вижу его лица, – а потом заболела. Подхватила какую-то заразу.

– Но ты же говорил, что ее там видели! – кричу я. – Светловолосую девушку, ты говорил…

– Это была не она. Я нашел эту девушку. Ей двадцать лет, она замужем, двое детей. Так что извини, Дженни.

– А Йошка? Он что, сбежал? Его обязательно надо поймать. Он во всем виноват. Из-за него она…

– Йошка погиб. Его застрелили.

Майкл держит меня за плечи и говорит. Слова на лету ударяются о мою голову, как черные вороны.

– Мы только подъехали, как он выскочил из фургона и открыл стрельбу. Потом мы узнали, что в этот день у них должна была состояться разборка с другой бандой наркоторговцев. Он подумал, что это они приехали. Такие разборки у них – обычное дело. Он не дал нам и слова сказать. Прицельно стрелял на поражение. У нас не было выбора, – Майкл на мгновение замолк. – Пуля попала ему в грудь, он умер сразу.

Йошка убит. Наоми умерла несколько месяцев назад. Мои ноги подкашиваются. Майкл поднимает меня и несет к дивану в гостиной. Там темно, но это не важно.

– А ребенок, Майкл? – я хватаю его за пиджак. – Где ребенок?

Он крепко прижимает меня к себе, так что я ощущаю его слова костями своего черепа.

– Ребенок умер вместе с Наоми. Заразился от нее.

Он теперь говорит, как тогда на нашей кухне в Бристоле, когда пришел в первый раз. Медленно, с частыми паузами.

– Нам все рассказала сестра Йошки, Саския. Его родители арестованы.

Пуговицы на пиджаке Майкла впиваются мне в щеку, но я не шевелюсь.

– Ребенок родился в трейлере. Но все прошло нормально, в таборе женщины опытные.

Боль постепенно утихала, и Наоми взяла маленькое нежное тельце в свои тонкие детские руки. В этот момент ее всю затопила любовь. Вспомнила ли она тогда обо мне? Осознала ли тогда, что я чувствую к ней?

– Это была девочка?

– Да, – отвечает он, немного удивленный. – Девочка.

Мир Наоми сузился до маленького личика, крохотного сосущего ротика, миниатюрных восхитительных пальчиков на ручках и ножках, сжимающихся и разжимающихся.

А Майкл продолжает:

– Спустя пять дней она почувствовала недомогание. Стала беспокойной, слезливой. Они подумали, что это эмоциональный срыв.

– Но она никогда не плакала, – возражаю я, будто это сейчас имеет значение.

– А потом они увидели, что у младенца жар, – произносит Майкл. – Проверили Наоми – у нее тоже.

Я всегда знала, когда у нее повышалась температура, и определяла ее с точностью до половины градуса, стоило приложить губы к ее лбу. У нее могла возникнуть послеродовая лихорадка. Стрептококковая инфекция очень опасна, если не оказать срочную медицинскую помощь.

– Ты готова слушать дальше? – спрашивает Майкл.

За окном уже светает. Я встаю, хватаюсь за подлокотник кресла.

– Конечно.

– Врача Йошка вызвал, когда у нее началась рвота. Прошло три часа, а он все не приезжал. За это время она впала в беспамятство.

Наверное, в трейлере было много людей и очень душно. Вентилятор не помогал. Наоми лежала без движения на влажной постели, рядом – младенец, весь в красных пятнах.

– Йошка был вне себя. Решил отвезти ее в больницу. Когда дядя сказал, что ехать опасно, ведь там ее может кто-нибудь узнать, он разбил ему нос. Наоми уже перестала дышать, когда он поднял ее, чтобы перенести в машину. Младенец умер через несколько минут. В общем, они спохватились слишком поздно.

Слишком поздно. Слова эти прозвучали, как щелчок закрывающейся двери. Майкл встает, подходит ко мне, обнимает.

– Саския сказала, что Йошка завернул их обеих в простыню и осторожно положил на заднее сиденье машины, – он замолкает, – потом вынес из трейлера все вещи – ее и ребенка. Кровать, стол, все. Сложил в кучу, облил бензином и сжег. Потом уехал.

Ритуальный костер. Языки пламени вздымаются высоко в воздух, так что никто не может подойти близко. После них ничего не должно остаться. Ни расчески с запутавшимися в ней длинными золотистыми волосами, ни браслетов, на даже резинки для волос. Там мог быть дневник или начатое письмо ко мне. Может быть, она собирала осенние листья и расставляла их за зеркалом. Даже если младенца успели сфотографировать, теперь уже ничего нет. Ни фотографий, ни одежды.

– Куда он их увез?

– Никто не говорит. У цыган принято тайно хоронить близких.

Наоми их близкая? А как же я?

В комнате еще темно, но за окном заметно светлеет. Во мне вдруг вспыхивает искорка надежды.

– А откуда известно, что все это правда? Почему нужно верить рассказам сестры? Может, это вообще выдумка.

Он молча лезет в карман, что-то оттуда вытаскивает и вкладывает мне в руку. Мои пальцы охватывают что-то округлое.

– Саския передала это для тебя.

Я узнала чашку, как только дотронулась до ручки. В темноте ничего не видно, но мне известно, что там по краю изображены прыгающие лягушки. А на дне сидит еще одна – улыбающаяся.

«Надо допить до конца, дорогая, – Наоми смотрит на меня поверх края чашки своими доверчивыми голубыми глазами. – Там ждет маленький лягушонок…»

Чашку, из которой она пила ребенком, Наоми взяла для своего. Я не заметила, что чашка исчезла. А куда девались ее пуговицы, которые там лежали?

Майкл крепко меня обнимает, его горячее дыхание колышет мои волосы.

– О том, как она умерла, рассказывала не только Саския, но и многие другие. Даже дети. И все говорили одно и то же. Мы зафиксировали место, где он разжег костер, и тщательно обыскали трейлер, в котором она жила.