Первый — и единственный — из Иерусалимских королей, кто вновь появился в своей столице со времен Ги де Лузиньяна, Фридрих возжелал принять корону в церкви Св. Гроба, тогда как с 1187 г. государи короновались в кафедральном соборе Тира. Так второе Иерусалимское королевство обрело свою плоть. Но франки Сирии и особенно тамплиеры, традиционно враждебные королевской власти и недовольные тем, что им не вернули их «Храм», вовсе не были готовы единодушно одобрить Яффаский договор. Ибелены не простили Фридриху то, что он отнял регентство над Кипром у главы их семьи. И можно подозревать сирийцев в симпатии — быть может, из ненависти к императору — к дамаскинцам (которыми, как уверяли, командовал, от имени Аль-Назира, испанский рыцарь, некогда состоявший в ордене тамплиеров): так, среди их жалоб на Яффаский договор (впрочем, очень выгодный) присутствует упрек в том, что не было получено согласия на возвращение Иерусалима у правителя Дамаска, законного владыки Иудеи.

Вся эта злоба выплеснулась наружу во время поездки Фридриха II в Иерусалим (17 марта 1229 г.). Государь, отлученный от церкви, не мог рассчитывать на коронацию в церкви Гроба Господня по традиционному обряду. Поэтому в этом храме (ибо Иерусалимский король не захотел отказываться от коронации) не произошло никакой религиозной церемонии: взяв с алтаря королевскую корону — это не был венец Балдуинов, который Саладин захватил вместе с прочими монаршими инсигниями в 1187 г. и отослал халифу Багдада, Фридрих сам возложил ее себе на голову, подобно тому как немецкие императоры делали это в соборе Св. Петра в Риме и как, в свою очередь, поступил Наполеон. Но через день в Иерусалим прибыл посланник патриарха Герольда де Лозанна. Очень уважаемый человек, этот прелат, однако, слишком прислушивался к наветам антиимператорской партии: он получил в Риме подтверждение того, что Фридрих был отлучен от церкви. Он выбрал момент, когда Фридрих заканчивал свои деликатные переговоры с мусульманами — момент, когда требовалось любой ценой, несмотря на все его проступки, «сохранить ему лицо»: разве он уже не был Иерусалимским королем? — чтобы приказать объявить об отлучении в Святом Граде.

Более того, чтобы протестовать против пародии коронации, устроенной императором, а равно и его скандального соглашения с Египтом, которое Фридрих променял на священную войну, Герольд наказал своему посланнику — архиепископу Петру Цезарейскому — наложить интердикт на Иерусалим. В ярости от враждебности сирийских франков, противной всякому политическому смыслу, Фридрих, который тогда прощупывал возможности восстановить городские укрепления, немедленно покинул свою только что возвращенную столицу и двинулся в Яффу, продемонстрировав египетскому послу Фахр Ад-Дину всю свою злобу к франкам и пожалев, что выпросил Иерусалим у султана!

По прибытии в Акру Фридрих II приказал осадить патриарха в его резиденции, атаковал казарму тамплиеров (которые показали себя его самыми ожесточенными врагами) и замок Шатель-Пелерен, и попытался передать реальную власть в руки преданных ему людей, немецких сеньоров и Тевтонскому ордену, равно как и гарнизонам, которые он оставлял в Сирии. Однако он был вызван в Италию из-за мятежа гвельфов и нападения на его Сицилийское королевство Иоанна де Бриенна: он отчалил из Акры 1 мая 1229 г., преследуемый взбунтовавшимся народом. Итог его крестового похода, особенно символичный — ибо в территориальном отношении приобретения франкского королевства были довольно скромными — несомненно лучше, чем всех предыдущих экспедиций: Иерусалим был возвращен, чего не удалось добиться до этого, и возвращен с минимальными издержками. Но по сравнению с тем, чего ждали от государя Запада на Востоке, результаты оказались ничтожными: четыре отреставрированные крепости (Сидон, Цезарея, Монфор и Яффа), возвращенные христианам города, куда стекались паломники; возвращенные франкские земли вокруг Акры, Тира, Сидона мало значили по сравнению с шоком, поразившим всех от Грузии до Египта при новости о ближайшем отбытии Фридриха. Силы, использованные им при осуществлении похода, оказались слишком слабыми, отсрочки экспедиции едва не поставили под угрозу срыва ее исход.

Возвратившись на Запад, Фридрих продолжал поддерживать связь с мусульманскими князьями, которым он был обязан успехом своего «крестового похода». Частый обмен посольствами укрепил дружбу между ним и султаном Египта: так, в 1232 г. посланники Аль-Камиля поднесли Фридриху II, чье пристрастие к наукам было общеизвестно, искусно сработанный шатер, на стенах которого (как в современном планетарии) механизм, подобный устройству небесных сфер, воспроизводил движение звезд. Император ответил на эту любезность, послав султану редкие подарки, экзотических зверей, как, например, белого медведя и т. д… Эта дружба, которой предстояло превратиться в эпоху борьбы между папством и империей в настоящий сговор (около 1246 г.) и продолжаться до исчезновения Гогенштауфенов (1268 г.), вызвала скандал: Фридриха уже упрекали в безверии, склонность к которому он проявил во время пребывания в Иерусалиме (сами мусульмане отмечали эту его черту). На «Сарацинской пасхе» можно было видеть, как «султан Сицилии», кем отчасти был Фридрих II, устраивает пир за своим собственным столом для посланцев египетского султана и Старца Горы (1232 г.). Ходил слух, небезосновательный, что император выразил свою благодарность их господину, вождю грозных исмаилитов за услугу, которую тот только что оказал Фридриху, послав своих убийц умертвить герцога Людвига Баварского (1231 г.). Королю Венгрии, которому якобы угрожала та же опасность, едва хватило времени, чтобы выкупить свою жизнь, послав подарки этому союзнику императора. Принизив, таким образом, религиозный аспект крестовых походов, Фридрих надеялся обеспечить выживаемость Святой Земле, и действительно, как писал Р. Груссе, его экспедиция в Сирию весьма напоминала «поездку султана Италии к султану Египта… В самом деле, он мало походил на прежних крестоносцев, этот странный пилигрим, который заявлял, что приехал в Святую Землю только для того, чтобы послушать в ночи Востока крик муэдзина». Но еще не пришло время для столь откровенной терпимости, тем более для терпимости, граничащей с безбожием. Сами мусульмане (правда, не мусульманские князья, ясно осознававшие пользу от согласия с Фридрихом II — хозяином сирийских и итальянских портов, контролировавшим торговые пути Египта, но их подданные) продемонстрировали это в 1229 г. Подстрекаемые своими факирами, сарацины из окрестностей Иерусалима набросились на Святой Град, островок, не защищенный стенами, посреди враждебных предместий, и начали грабеж, убив несколько христиан, кто не успел укрыться в цитадели. Вспомогательная армия, которую вызвал бальи (или кастелян) Иерусалима, Рено Хайфаский, подоспела вовремя, чтобы завершить, благодаря стремительности своих туркополов (под командованием Бодуэна де Пикиньи, будущего кастеляна Святого Града) победу, одержанную Рено. Но тревога была знаменательной. «Набег не удался только потому, что никто из мусульманских владык его не поддержал».

Если дружеские отношения между государями, продолжившиеся вслед за этим уроком, преподнесенным «виланам», позволили христианам в течение десяти лет властвовать над Иерусалимом и сохранили мир повсюду (кроме графства Триполи, не включенное в Яффаский договор вместе с княжеством Антиохийским: монашеские ордена, при поддержке иерусалимских отрядов, сталкивались в локальных войнах с мусульманскими князьями из Алеппо и Хамы), то по их вине латинская Сирия оказалась парализована в тот момент, когда франки могли бы извлечь пользу из борьбы между сарацинами.