Эммануил Виторган писал однажды объяснение, почему он сказал на сцене «лучше перебдеть, чем недобдеть». Эмме не удалось доказать, что это от слова «бдительный». Получил выговор «за отсебятину».

В театре Станиславского была очень талантливая артистка Лида Савченко. Яркая, характерная, с юмором. Правда, любила выпить. Но играла блистательно. Я уж не помню, в чём она провинилась, помню только, что развеселила всех, подписав объяснительную на имя директора Жарковского: «Целую. Лида».

Когда Сандро Товстоногов (так Александра Георгиевича звали в кулуарах и друзья) начал ставить «Прощание в июне», в театре заговорили о том, что его и назначат главным после ухода Бобылёва.

Но всё произошло иначе – главным режиссёром театра Станиславского Министерство культуры назначило Владимира Николаевича Кузенкова, любимого ученика Олега Николаевича Ефремова. Молодой (около тридцати), крепкий, обаятельный и решительный – новый главный сразу «влюбил» в себя самую «опасную» часть труппы, которая тут же начала петь ему дифирамбы, ожидая взамен интересных ролей. Но этого не случилось. Кузенков пошёл своим путём и тем самым подписал себе приговор. К тому же, видимо, подражая своему учителю, который, работая в «правительственном театре», поставил во МХАТе «Сталевары» по пьесе Бокарева, – Кузенков взял к первой постановке тоже «производственную» пьесу, того же Геннадия Бокарева. Только значительно слабее «Сталеваров» (хотя, на мой взгляд, все правительственные награды и за эту пьесу, и за её постановку – просто дань времени, а пьеска-то…).

Кузенков пригласил Бокарева на читку пьесы «Испытание». Пьеса оказалась скучной и бездейственной. Я опять получила в ней роль молодой героини – девушки Кати. Репетировали, а потом и играли с молодым актёром Володей Крашенинниковым. Хотя играть там было нечего. И ничего наш энергичный главный не смог вытянуть в этой постановке. Она получилась вялой и неинтересной.

К тому же в копилке «просчётов» Кузенкова появился «непростительный и возмутительный» факт – он влюбился, как мальчишка, в Нину Веселовскую, нашу актрису. Она в своё время прекрасно сыграла Дашу в фильме «Хождение по мукам», была очень красивой, высокой, холодноватой, хорошо пела (правда, острый на язык Алик Филозов сказал однажды, что она «поёт, как вьюга»).

Не знаю, что уж так взбудоражило труппу – то ли то, что Нина была лет на десять старше Кузенкова, то ли то, что она была замужем, то ли то, что она репетировала главную роль в другой его постановке, то ли то, что… влюбился он именно в неё. Влюбился!.. Можно было войти в зал во время репетиции и увидеть такую картину: Нина на сцене играет, а за режиссёрским столом сидит наш Владимир Николаевич, не делая ни одного замечания, и, не отрываясь, восторженно смотрит на сцену. При этом держит в руках сигарету, не стряхнутый пепел которой уже длиннее самой сигареты…

Ну, влюбился человек – трогательно и самозабвенно, так порадуйтесь за него! Но в труппе началась «мышиная возня» – и не потому, что все такие моралисты, а потому, что нужно было побольше поводов для недовольства помимо того, что «молодой главный не оправдал надежд».

А Кузенков тем временем провозгласил, что в своей работе будет опираться на молодёжь (а это чем не дополнительный повод?!). Ну и… «А не замахнуться ли нам на Вильяма нашего Шекспира?» – говорил герой Евстигнеева в фильме «Берегись автомобиля»…

Взяли пьесу «Два веронца». Поставить спектакль пригласили Юрия Александровича Мочалова, который приехал в Москву из Красноярска и успел сделать несколько удачных спектаклей на столичных сценах – например, в ТЮЗе и в «Ленкоме».

Будет уже не смешно, если я скажу, что в вывешенном на доске объявлений распределении ролей я увидела себя в одной из главных ролей – роли Джулии. (А тема получения мною главных ролей «через постель» так и не была снята вплоть до моего ухода из театра!)

В процессе репетиций из первоначального состава осталась, по-моему, только я. Остальных артистов поменяли – кого-то сам Мочалов, кого-то Кузенков, кого-то – худсовет. В результате на вторую главную женскую роль – соперницы Джулии – была назначена Аллочка Балтер. На главные мужские роли были назначены Тимофей Спивак и Юра Крюков, мой сокурсник.

Юра Крюков, который умер несколько лет назад, был близким другом Володи Тихонова. Они вместе играли самостоятельные отрывки. У них был собственный юмор – шутили с бесстрастными лицами, но так, что все падали от хохота. И вообще, они хорошо понимали друг друга – наверное, потому, что их связывал Павловский Посад – подмосковный городок, где родился Вячеслав Васильевич Тихонов, где жили его родители, где провёл своё детство до 13 лет Володя, откуда родом был и Юра Крюков.

Юра был очень способным, очень творческим человеком. Любил поэзию. Всегда строил планы. Занимался инсценировками, поэтическими композициями. Душа у него была абсолютно русская: страдания, мечтания, а в тупике – «к цыганам!»… Рогожин!..

Мочалов репетировал своеобразно: от внешнего к внутреннему – то есть он предлагал внешний рисунок роли, вплоть до мизансцен, а наполнить образ содержанием – это была уже задача актёров, задача непростая, но интересная. Мне нравилось работать и в таком ключе. Но далеко не у всех в театре это вызвало восторг.

На мой взгляд, спектакль получился. Ему не хватало только «обкатки», чтобы роли стали глубже и объёмнее, чтобы «заиграла» задумка режиссёра. Но, к сожалению, «Два веронца» шли на сцене непростительно редко.

Я этот спектакль любила. И за «шекспировские страсти» – любовь, ревность, счастье обрести взаимность: разве не этим мы живём? И за то, что я могла сыграть Джулию – влюблённую, но избалованную и капризную девушку, и Джулию – униженную, преданную, но храбро бросившуюся за возлюбленным, переодевшись мальчиком. Вторая Джулия понимала цену счастью и боролась за свою любовь, почти отрёкшись от собственного эгоизма – ради того, чтобы любимый был счастлив. И в этом она становится сильной. И побеждает.

Если на сцене «шекспировские страсти» кипели не так часто, как хотелось бы, то внутри театра они бушевали всегда, хотя внешне это был тихий омут. «Тихий омут» как-то бесславно «всосал» Кузенкова.

И опять начались «гадания», кто же теперь будет главным режиссёром. Поговаривали, что назначат Мочалова. Думаю, он тоже надеялся на это.

Но «инициативная группа товарищей» ходила по инстанциям, министерствам, кабинетам. Рассматривался даже вопрос о коллегиальном управлении театром. Но в министерстве, видимо, справедливо решили, что такой трудный театр без настоящего руководства оставлять нельзя. И в один прекрасный день труппе был представлен в качестве художественного руководителя драматического театра им. Станиславского народный артист СССР Андрей Алексеевич Попов, который привёл в труппу ещё и трёх своих любимых учеников: Анатолия Васильева, Бориса Морозова и Иосифа Райхельгауза…

Можно было надеяться, что в театре наступит наконец эра согласия и творчества. Но она, увы, не наступила: наши «ходоки», сумевшие подтянуть такие мощные творческие силы, не получили от нового художественного руководства того, на что претендовали. Полагаю, потому, что за долгие годы интриг попросту разучились работать. Поэтому новое руководство тоже было обречено.