Не сразу, но довольно быстро приступили к поеданию Андрея Алексеевича Попова. Ему «вменялось», что он «слишком мало занимается театром». Он действительно был ещё и главным режиссёром другого театра – Театра Советской Армии, а это махина о-го-го какая! Кроме того (а может, это и главное), он был действующим актёром, причём актёром большим. Он играл на сцене руководимого им театра, играл в кино и на телевидении. Но ведь он и пришёл в театр Станиславского именно на таких условиях: молодые режиссёры ставят свои эксперименты, а он осуществляет художественное руководство. Кроме того – и это немаловажно, – он пользовался огромным авторитетом во всех кругах, был вхож во все кабинеты самой высшей власти и, конечно, мог бы принести театру большую пользу. В конце концов, Андрей Алексеевич Попов был мощной ЛИЧНОСТЬЮ – и в искусстве, и в повседневной жизни. И даже просто соприкосновение с такой личностью, просто присутствие его в театре нужно было воспринимать как счастье, как удачу…

Но «труппа» снова начала выражать своё недовольство и «пилить сук, на котором сидела». И через некоторое время Попова в театре уже не было. А его «верные ученики» ничего не сделали, чтобы остаться с учителем во главе театра. Я думаю, каждый в душе претендовал на место главного. Но жизнь предательства не прощает. И «молодых, талантливых экспериментаторов» «ушли» из театра по одному.

Я поставила «молодых, талантливых…» в кавычки совсем не потому, что они таковыми не были – как раз были! Но сути это не меняет. Они не были вместе. Каждый надеялся «выскочить» в одиночку. Но корабль без капитана утонул. Вот так я вижу ситуацию сейчас. Так же воспринимала её и тогда. Хотя…

Недавно прочитала интервью одной из актрис, которая начала работать в театре Станиславского именно в ту пору. И она рассказывает совершенно другую историю. Даже, говоря про время ухода Попова из театра, утверждает, что он ушёл самым последним. Что это? Ранний склероз? Или подтасовка фактов – может, и подсознательная? Конечно, красиво и правильно, когда капитан покидает тонущий корабль последним. Но… так не было.

Однако вернусь к теме «молодых и талантливых». Все три молодых режиссёра поставили в театре очень интересные спектакли.

Борис Морозов – «Брысь, костлявая, брысь!», где великолепно играли Юра Гребенщиков и Галина Петрова.

Галя Петрова сейчас очень успешно играет в телевизионных сериалах – очень хорошая и лирическая, и характерная актриса – трогательная, смешная, глубокая…

Юра Гребенщиков – артист гениальный. Но он, к несчастью, давно и нелепо погиб. Его сбил машиной поэт Межиров. Сбил и от страха уехал. Позже сам поехал в милицию – каяться и «сдаваться». Но Юра, долго пролежав в снегу без помощи, умер… Это тот самый Юра, который когда-то гадал по руке Саше Вампилову…

Сейчас много и плодотворно снимается сын Юры и Наташи Орловой – Кирилл Гребенщиков, который с возрастом становится всё больше и больше похож на отца…

Но вернусь к «молодым режиссёрам».

Анатолий Васильев поставил в театре Станиславского один из самых выдающихся своих спектаклей – «Взрослая дочь молодого человека». Спектакль долго гремел в театральной жизни не только Москвы, не только страны, но имел большой успех и за рубежом. Нет смысла писать об отдельных работах актёров – это был ансамбль, и все играли блестяще – и Юра Гребенщиков, и Алик Филозов, и Лида Савченко. Остановлюсь на этих именах, иначе просто придётся перечислять всех, кто играл в этом спектакле. А играли все с блеском. Потом Васильев выпустил спектакль «Васса Железнова», где блистательно играла Мила Полякова, одна из самых любимых актрис Анатолия Васильева.

Иосиф Райхельгауз поставил спектакль для малой сцены – «Автопортрет». Но этот спектакль я не видела. И даже не знаю, шёл ли он вообще. Это может показаться странным – ведь я долго репетировала одну из главных ролей. Но дело в том, что я решила уйти из театра. И ушла. Почему? Причин много.

За год до моего ухода из театра мы выпустили спектакль по пьесе Тоболяка «Повесть об одной любви». Поставил его Пётр Штейн, молодой и талантливый режиссёр, уже известный своими постановками и в театре Моссовета, и в Ленкоме. Инсценировка была написана по повести, напечатанной в журнале «Юность». Это история искренней, безоглядной любви двух совсем юных, семнадцатилетних, молодожёнов, Кати и Серёжи. История, потрясающая чистотой и верностью мудрых, но всё-таки детей.

Семнадцатилетнюю Катю играла я, тридцатилетняя. Но я тогда была совсем тоненькая и как бы подсвеченная изнутри – такой был период в моей жизни. Серёжу играл Александр Пантелеев.

А редактора газеты в далёком северном посёлке, куда приезжают молодые, сыграл один из ведущих актёров театра, Владимир Анисько. Сыграл точно и пронзительно – тоску по ушедшей юности с её максимализмом и целеустремлённостью, зависть к этим детям, которые умеют так вдохновенно и работать, и любить, и защищать друг друга, и отстаивать свои взгляды. И надежду, что не всё ещё потеряно, что душа не уснула окончательно…

В спектакле все замечательно играли – и Лида Савченко, и Мила Полякова, и Наташа Каширина, и Владимир Кутаков. И атмосфера, в которой создавался спектакль, была удивительной – мы репетировали и общались с таким удовольствием! Конечно, во многом благодаря Пете Штейну, человеку очень интеллигентному и остроумному. Мы много шутили и с любовью работали. Хотя сам спектакль был очень сложным не только психологически, но и технически.

По задумке режиссёра и художника-оформителя, из столов, которые катались по сцене на роликах, выстраивались декорации – то это была комната, то редакция, то больница, то кровать. Перемены декораций и мизансцен, переодевание костюмов – всё это осуществлялось на музыкальных паузах в абсолютной темноте: включался свет, и уже игралась новая сцена. Сначала мы репетировали при ярком свете – не так-то просто выбежать из-за кулис и с разбегу вспрыгнуть на столы, причём в костюме и в обуви на «платформах», или – быстро переодеться, сбросить с себя обувь и босиком, в лёгком халатике пробежаться по столам, выстроенным в длинную дорогу, читая драматический монолог.

Понятно, что репетировалось всё это очень долго. Понятно, что только физическая подготовка позволяла мне выполнять, казалось бы, невозможное. Но когда мы стали «впрыгивать» в сцену уже в полной темноте, что называется, «на память физических действий», – тогда потребовалась уже ювелирная точность движений, тем более что музыкальные паузы были недлинные и необходимо было успеть трансформироваться, чтобы войти в новую сцену…

Но всё получилось. Движением и пластикой спектакля занимался с нами Володя Грамматиков, когда-то снимавшийся со мной в фильме «Большой аттракцион», а сейчас он – очень известный кинорежиссёр. В спектакле была очень красивая музыка. И мы рассказывали прекрасную историю любви…

Я этот спектакль очень любила и думаю, что роль Кати Кротовой – одна из самых удачных моих работ в театре. Спасибо Пете Штейну! Мы с ним очень подружились и часами разговаривали по телефону. Мама недоумевала: о чём можно так долго говорить, тем более после двух репетиций, то есть целого дня общения? И правда, о чём? Но ведь говорили! Смешно: все участники спектакля Петра называли Петей и были с ним на «ты», а я долго звала его «Пётр Александрович, вы…». Потом всё-таки стала называть «Петя», но всё равно – «вы»…