За подарками шли более серьезные одолжения. Добрые отношения между представителями Войскового Правительства и непосредственным их начальником, таврическим губернатором Жегулиным, держались на том, что первые дали второму взаймы 15 000 руб. из войсковых сумм. Надо полагать, что этим одолжением войсковые правители умели держать в руках свое начальство. В 1796 году Жегулин благодарил Чепигу за то, что в обеспечение его долга он принял его вексель, переданный Антоном Андреевичем Головатым. «Вашему превосходительству повторяю здесь, – писал Жегулин, – мое уверение, что, коль скоро Господь Бог благословит мне с вами свидеться, то тотчас и деньги по оному вручу самолично с признательнейшей моей благодарностью». После, однако, оказалось, что Жегулин не внес войску 15 000 р. Таврический губернатор Селецкий, заместивший Жегулина, который в то время был уже тайным советником и губернатором белорусским, известил в 1798 году войскового атамана Котляревского, что на требование его о взыскании с господина белорусского губернатора и кавалера Жегулина по векселю долга войска 15 000 р. Жегулин ответил, что наличных денег он не имеет, и обратился в вспомогательный банк о выдаче ссуды под пожалованное ему в Минской губ. имение.

Сразу же первые войсковые правители, как об этом уже говорилось раньше, пытались закрепить в войске народившееся сословие обращением части войсковой собственности в сословную. Так пожаловали сами себе Чепига – лесной участок, а Головатый – Берестовый остров. Так жаловались Войсковым Правительством старшинам хутора и места под мельницы. Но такой крутой поворот в казачьих демократических порядках в сторону исключительных выгод старшины нашел отпор не только между казаками, но и в среде самой старшины. Против обращения войсковых земель в частную собственность восстал войсковой атаман Котляревский, «уничтоживший, по его выражению, разделение земли и лесов». Несмотря, однако, на это уничтожение, заведенные первыми правителями порядки не угасли окончательно, а только видоизменились. Старшины захватывали впоследствии земельные угодья не в собственность, а в исключительное пользование.

Другим укрепляющим панское сословие приемом служил самый способ обеспечения старшин за некоторые виды службы. Благодаря натуральному характеру хозяйств и крайне примитивной форме экономической жизни некоторые виды службы по вой-ску оплачивались натурой. Так, чиновники окружных правлений убедили Войсковое Правительство разрешить им взимать с солепромышленников известное количество соли «по доброй воле». Смотрители рыболовных и соляных промыслов получали соль и рыбу от промышленников в виде подарков. Это, несомненно, был чистейший вид древнерусского «кормления», которое надолго потом осталось в войске и основой которого служило служебное положение кормившихся.

Кормление, впрочем, было еще приличным видом обирания массы и имело за собой хоть какое-нибудь оправдание. Когда усилилась казачья старшина, то участились случаи открытых насилий и завладений имуществом населения. В архивных документах встречается характерный для таких случаев термин – «заграбил». Паны по этим документам грабили у казаков лес, сено, хлеб, скот и даже предметы домашнего обихода. Еще чаще этого рода насилия обнаруживались в более скрытых формах. Паны заставляли строевых казаков работать на них. Работали на панов казачьи команды, состоявшие на соляных промыслах, при кордонах и пр. Об этом свидетельствует Котляревский, который, по его словам, «казаков употреблять в партикулярные работы запретил».

Таким образом, зарождение и развитие панского сословия на Черномории находилось в тесной связи, с одной стороны, с служебным положением панов, а с другой – с выгодами экономическими. Паны старались отвоевать себе не только сословные преимущества, но и имущественный ценз.

Другим сословием, выделившимся в казачестве, было духовенство. Казачье духовенство обособилось в самостоятельный класс под влиянием иных, однако, причин, чем панство. В основу его выделения легли чисто духовные потребности массы. Казачеству так же необходимо было духовенство, как и религия, без которой оно не могло жить.

Запорожцы и их наследники, черноморцы, отличались особенной религиозностью и приверженностью к православной религии. И это понятно. В девизе Запорожья стояла борьба за веру. Черноморцы наследовали этот девиз, идя на Кубань оберегать русские границы от людей иной, не христианской, веры. Если при этом Черноморскому войску и не предстояла такая, как Запорожскому, борьба за православие и крест Христов с иноверными соседями, то духовные потребности казака всецело сводились к делам веры и церкви, как к одному из коренных условий народного быта, сложившегося исторически. Короче, религиозность черноморцев была закреплена казачьей историей.

Но прежде, чем черноморцы принесли свет Христов в новый край, здесь существовали уже в древние времена христианство, церкви, обители и христианское население.

Первыми вестниками христианства на Кавказе были апостолы Андрей Первозванный и Симон Зилот, или Кананит. О посещении этими проповедниками Кавказа, а Андреем и нынешней Кубанской области, есть прямые указания. По грузинской хронике Вахтанга V, Андрей и Симон были в Абхазии в 40 году по Р. Хр. Симон был убит народом соан, а Андрей проповедовал Евангелие у мингрельцев. Трудно сказать, какие места и в каком порядке посещены были этим апостолом; но есть указания, что Андрей был, между прочим, у зихов, у босфоритян, у скифов и доходил до нынешнего Киева. Позднейшая Зихия входила северной своей частью в Кубанскую область, босфоритяне занимали западную ее часть, а скифы также обитали в разных местах Кубанской области. Скифские епископы участвовали в III, IV, V вселенских соборах, и весьма вероятно, что к христианской религии были причастны и скифы Кубанской области. Позже, как об этом упомянуто уже в своем месте, существовали епископские кафедры в Зихии и Таматархе. Генуэзцы деятельно распространяли христианство и строили церкви во многих местах нынешней Кубанской области. Была также епископская кафедра в Акании, а под именем Акании известны были страны от устьев Кубани до устьев Терека. Одним словом, далеко раньше, чем русские стали заселять Северный Кавказ, между здешними народами уже были посеяны семена христианства, а в русской Тмутаракани христианство и христианские храмы были уже обычным явлением.

Лучшими свидетелями прошлого местной церковной истории служат многочисленные исторические памятники древнего христианства, разбросанные по Кубанской области. В ущельях pp. Зеленчука и Тиберды и близ Хумаринского укрепления сохранились до нашего времени древние христианские храмы и развалины от них. Близ ст. Белореченской случайно были открыты в 1869 году развалины древнего храма. Встречаются также часовни, христианские гробницы, описанные Е.Д. Фелициным и похожие на дольмены, каменные кресты, плиты с христианскими надписями, с фигурами людей и животных, пещеры с христианскими погребениями и т.п. На Таманском полуострове открыты следы древнего христианского монастыря и храм Бориса и Глеба.

Особенно много христианских памятников встречается на пространстве от р. Белой до верховьев Кубани. Пространство с этими памятниками представляет длинную полосу, тянущуюся с запада на восток на протяжении 200 верст при колеблющейся ширине от нескольких десятин до 80 верст. Оно находится в глубине гор, как бы защищенное малодоступными их твердынями. Такое близкое расположение христианских памятников к Главному Кавказскому хребту, по ту сторону которого находится Абхазия, а со стороны Кубанской области местами обитали абхазцы под именем абазинцев, наводит на мысль о связи христианских памятников Кубанской области с распространением христианства в Абхазии со времени I века по Р. Хр. и с влиянием, быть может, Грузии на некоторые народы. Предположение весьма вероятное, но ничего не дающее для выяснения вопроса о том, когда и как угасла христианская религия в описываемой местности. Известно лишь, что на смену христианства явился сюда ислам, распространенный в среде горских народностей турками.