Возвращенные в замок гости тоже свалились в болезни, вместе с кучером и прислугой. Я порадовалась, что их успели перехватить у ворот.

Пока герцог отдавал распоряжения, я удалилась в предоставленную мне комнату и ножницами распорола потайной шов в подкладке платья. Вечную свечу я всегда ношу при себе – как раз на такой случай. Мало ли, где предстоит оказаться. К сожалению, выпала первая из трех опасностей, о которых напомнил мне перед отправкой творец: Мир-на-краю может бросить тень на прошлое в виде стихийного бедствия, войны или страшной болезни.

Как должно, так и случилось.

С беременностью я утратила возможность зажигать свечу своим внутренним огнем. Кремень в складках платья был зашит тоже, но в комнате жарко пылал камин, и я запалила свечу от него. Последний человек, которого мне хочется видеть сейчас – это Ральф. Но мой долг обязывает.

– Что? – резко спросил Верховный контролер, как только связь наладилась.

– Ничего, – пожала плечами я. – Просто отчитываюсь. Чума.

– А! – протянул Ральф. – Ничем не могу помочь. Чумному миру контролер не положен. Даже если вы выживете, мы не можем рисковать носительством: закон запрещает отправлять людей в зону заражения. Помирайте сами.

– Хорошо, – кивнула я. – Я просто поставила тебя в известность – как предписывает все тот же закон.

– Благодарю, – без всякой злости, совершенно нейтрально ответил Ральф. – Это все?

– Все, – подтвердила я.

– Ну, ты знаешь, что делать. Если количество умерших превысит одну треть населения – хотя бы на одного человека, – ты должна будешь применить аннигилятор, иначе получишь все тот же Мир-на-краю.

– Я знаю, – процедила я сквозь зубы.

Мог бы и не напоминать, сволочь.

– Всего тебе доброго, Бренна Баум.

Ральф улыбнулся одними губами, и экран погас.

* * *

…Потекли дни, полные тяжелой работы, и ночи без сна. Я ухаживала за больными: обтирала горящие в лихорадке тела, меняла мокрые полотенца и грязное белье, поила с ложечки, успокаивала бредящих, удерживала обезумевших, перевязывала места вскрывшихся нарывов.

В комнатах, на лестницах, даже во дворе беспрерывно витал сладковато-гнилостный запах – запах смерти. Один за другим заболели девять зараженных: только Энрике каким-то чудом держался. Мне кажется, его оберегало чувство долга. Мои опасения подтвердились: в городе тоже появились заболевшие. Необходимость в изоляции отпала, хотя я предпочла бы и дальше соблюдать ее, вопреки всему надеясь сохранить жизнь герцогу. Но как только нам сообщили о первом заболевшем горожанине, Энрике ринулся вон из дома – проводить карантинные мероприятия. В их разумности он убедился: никто из вовремя отправленных из замка людей до сих пор болен не был. Гонец с докладом являлся каждый день и кричал, стоя под стенами. А дозорный на стене приносил вести нам.

Но теперь все осложнялось. Раз чума проникла в город, бороться с ней станет крайне тяжело. Остается надеяться на чудо и вселенскую справедливость.

Я прекрасно понимала, что осмотреть всех людей в городе одна просто не успею. Но все-таки попыталась этим заняться, пока не упала в обморок посреди мостовой, на пути от одного дома к другому. После этого герцог с подводой отправил меня домой. Мною занялась кухарка, на минуту оторвавшись от приготовления отваров, – остальные были заняты. Габриэла, оставшаяся в замке служанка, сбивалась с ног у постелей пятерых, пока еще живых, а кучер Мигель сжигал трупы.

– Отдохнуть бы тебе, красавица, – вздыхала кухарка. – Ребеночку-то небось тяжело…

– Откуда вы знаете? – еле разлепила я пересохшие губы.

– Да что ж я, тяжелых не видела? – усмехнулась женщина. – Чай, не первый год на свете живу…

Я не смогла сдержать улыбки. Ну, живет-то она гораздо меньше, но память говорит ей об обратном. Забавно все-таки…

Этой ночью я спала крепко и долго – организм, носящий ребенка, с возмущением потребовал свое. А когда проснулась… оказалось, что умерло еще трое. Вновь на заднем дворе запылал костер. Зато одна из двух оставшихся больных – посудомойка, я даже не запомнила ее имени – кажется, начала поправляться!

– Неужели мы переживем это, о демоны! – шептала я, промокая пот со лба спящей девушки.

А ведь мир, переживший чуму, поднимается на другой, более высокий уровень развития…

Но до этого момента было еще далеко. Один за другим падали от страшной болезни жители города, умерших соседи сжигали вместе с домами. Счастье, что люди сразу перестали собираться на площади, старались не выходить из домов и поменьше общаться друг с другом. Когда силы немногих выздоровевших и, милостью свыше, не заболевших были на исходе, мы с герцогом поняли: чума наконец-то идет на спад. К тому времени миновало почти два месяца с рокового дня, когда крыса укусила бедняжку Даниэлу. Все крысы и все блохи в городе были истреблены старательными жителями. Роковое болото-рассадник, страшный отголосок Мира-на-краю, я обнаружила и уничтожила аннигилятором. И в тот момент, когда, казалось бы, дела пошли на лад, внезапно свалился Энрике.

– Я не выполнил свой долг, не закончил дела, – бормотал он, мечась между сознанием и забытьем.

– Ваша светлость! Ну что же вы, – вздыхала я, меняя ему простыни. Из живых слуг-мужчин остались только конюх да кучер, но они годились больше для ухода за лошадьми, нежели за больным герцогом. Да и вообще еле таскали ноги.

Мой живот уже был отчетливо виден, но пока, слава стихиям, не мешал при ходьбе. Тяжкие недели сделали из меня первоклассную сиделку, и я даже задумалась – не организовать ли в городе какие-нибудь курсы по уходу за больными, а заодно и госпиталь. Это не совсем соответствует эпохе, но ведь и не нарушает никаких внутренних законов, так почему бы нет? Только бы Энрике поправился – без него город останется брошенным…

– Давай же, твоя светлость, открой глазки, – приговаривала я, убирая гной со вскрывшегося бубона. Обычно после этого наступал кризис – и человек либо умирал, либо выздоравливал.

Энрике повезло. Мне тоже. Да и мир оказался счастливчиком.

С гибелью герцога мы бы приблизились к краю – в прямом и переносном смысле. Ибо треть населения мы потеряли, но я поняла это уже после выздоровления моего высокородного пациента, когда наконец улучила минутку и пересчитала, с помощью карты, всех выживших.

Сожженный на треть город мы отстроили.

Как только мир избавился от смрада болезни и вновь задышал полной грудью, меня поздравил не только Правый творец, но и креадоры нашего семиугольника – Рихард, пряча глаза, Этель, искренне улыбаясь, и Джон, серьезно произнесший: «Это подвиг». Оказывается, все следили за событиями и переживали, надо же… Творец в своем мире – всегда одиночка, и никому нет до него дела. Но наш случай – редкое исключение.

Я успела даже выстроить госпиталь – Энрике распорядился возвести его после моей вскользь брошенной фразы, – когда однажды ночью проснулась от того, что лежу в мокрой постели.