Я, как завороженная, наблюдаю за этим, и не понимаю, что чувствую. Когда он касается своими губами тонких пальчиков моего сына, мне хочется кричать от боли, но я держусь.

- До вечера, Софья Андреевна. – Говорит Марк, выпрямляясь. Его взгляд сжигает меня до костей. – Карточку с моим номером телефона я оставил вам на столе в гостиной. Анна Сергеевна, моя горничная вот-вот придёт и покажет вам вашу комнату, я ей уже позвонил. Располагайтесь.

- Д-до вечера… - бормочу я.

А он разворачивается, толкает стеклянную дверь и уходит. Пёс бежит проводить его до ворот.

Мы с Ярославом обходим весь дом.

Я несу его на руках, что-то весело говорю ему, а сама верчу головой, стараясь подмечать каждую деталь. Наблюдаю в окна за охранниками, говорю сыну, чтобы посмотрел на птичек. Пока ребёнок колотит ладошкой по стеклу, я обнаруживаю взглядом камеру, устроенную под потолком в углу, на стыке стен.

Ясно.

Загорский держит всё под контролем.

Значит, где-то в будке охраны или в его личном кабинете должна стоять записывающая аппаратура.

Я несу Ярика дальше, болтаю какую-то ерунду, рассказываю присказки одну за другой: то «гуси-гуси», то «кисоньку-мурысоньку» - всё, что осталось в памяти с детства, а сын заворожено следит за моими губами. Выглядываю камеры под потолком и на полках с книгами. Подмечаю, что они не в каждом помещении. Внимательно запоминаю зоны, где обзора камер нет. Рискуя показаться подозрительной, открываю по очереди каждую дверь на втором этаже.

А что? Я же тут новенькая. Может, я детскую ищу?

Замираю у двери нашей с Виком спальни. В коридоре камер вроде нет, никто и не узнает, что я сюда входила.

- Зайдём? – Спрашиваю я.

Ярослав тянется, словно соглашаясь. И я толкаю дверь.

Широкая кровать с пёстрым покрывалом, книги на полках, кресло-качалка, шкаф, туалетный столик. В просторной комнате много света, и ничего не изменилось. Ни одной детали. Даже недочитанная мной книга так и лежит с закладкой на середине с того злосчастного дня. Только в вазе – живые цветы. Интересно, кто поставил их сюда?

Я делаю шаг, ступаю в комнату, и моё сердце пускается вскачь. Те же запахи, тот же скрип старого паркета, который мы отреставрировали, но почему-то не захотели менять. Я смотрю на отражение в зеркале и вижу чужого человека в неказистых очках. Незнакомка держит на руках моего сына и криво улыбается мне. У неё хотя бы есть шанс быть с ним, есть возможность держать его на руках, целовать его. А у меня нет. Я давно уже мертва.

Подхожу к шкафу и дёргаю створку. Застываю, увидев внутри мою одежду. Эти простецкие цветные тряпки как отголосок прошлой жизни – они даже пахнут ею, и я в ужасе захлопываю шкаф. Долго осматриваю комнату: кажется, камер нет. Не позвонить ли мне дяде Саше? Он, наверное, переживает, как там у меня всё прошло…

- Софья Андреевна? – Окликает меня женский голос.

Я оборачиваюсь.

- Здравствуйте, - крепкая, низкорослая женщина лет сорока с небольшим входит  в комнату и протягивает мне руку. – Я – Анна, руковожу хозяйством, слежу за порядком в доме.

- Здравствуйте, - жму ей руку.

- Марк Григорьевич позвонил, предупредил, что нужно помочь вам освоиться здесь. Вижу, вы заблудились. – Она переключает внимание на ребёнка. – Привет, Ярик, привет, мой сладкий, мой хороший!

И сын начинает подаваться вперёд.

- Позволите? – Спрашивает женщина. – Я на секундочку. – Берёт его на руки и аккуратно пританцовывает с ним на руках. – Какой сладкий мальчишка! Так бы и съела! – Чмокает его в щёку и отдаёт обратно мне. – Хозяин не любит, когда сюсюкают с мальчишкой. – Объясняет она. – Матери у него нет, и он не хочет, чтобы он сильно привязывался к кому-то. Видите, как вышло с Ангелиной? Была, и нет её, уволилась. Ладно, парень ещё совсем кроха, ничего не понимает. А так, привык бы, да скучал. – Анна наклоняется и целует Ярика в ручку. – А как с ним не сюсюкать? Как такого не любить? Да и не правильно это без материнской-то ласки, да, Софья Андреевна?

- Да. – Тихо произношу я.

Грудь больно сдавливает.

- Ну, пойдём, - Анна кивает на выход. – Покажу вам вашу комнату, детскую, чай попьём, познакомимся. – Мы выходим, и она плотно прикрывает дверь. – Вы, кстати, ничего не трогали там? – Обеспокоенно спрашивает она. – А то Марк Григорьевич не любит, когда туда входят посторонние. Ирину Валерьевну в прошлый раз так отчитал, что она чуть не заплакала. Я даже уборку там делаю очень аккуратно. Все предметы потом расставляю строго по местам. Ему очень дорога память бывших хозяев.

- Так это комната родителей мальчика?

- Да. – Подтверждает женщина, увлекая меня за собой по коридору. – Виктор Андреевич был ему как родной брат.

Я стискиваю челюсти и с трудом сглатываю рвущийся наружу всхлип.

- Вы только не переживайте. – Добавляет Анна. – Хозяин – человек сложный, но справедливый. Без дела бранить не будет, да и платит хорошо.

- А почему я должна переживать? – Интересуюсь я.

- Так вспыльчивый он очень. И раньше-то, говорят, тяжелый характер у него был, а теперь, после гибели друзей, и вовсе испортился. То несколько дней молчит, из комнаты не выходит, то кричит да мебель крушит в доме, то потом опять недели две-три ходит нормальный. – Она виновато улыбается мне. – Только нормальность-то эта… тоже ненормальная у него. Как робот он: не живёт, а существует. Всё по друзьям скорбит.

Я понимающе киваю, а в душе зарождается ураган. «Скорбит он, как же». Чудовище просто не способно скорбеть по кому-то.

- А это ваша комната. – Говорит Анна, толкая дверь рядом с детской. – Я сейчас соберу вещи Ангелины, сделаю здесь уборку, а потом можешь обустраиваться.

- Вам помочь? – Спрашиваю я.

И женщина уставляется на меня, как на инопланетянку.

- Ну, что ты, нет! Это моя работа! – Она переводит взгляд на Ярика, и её лицо заполняет улыбка. – Иди лучше с наследником поиграй. – Анна делает несколько шагов, толкает дверь в детскую, берёт из корзины у входа какое-то одеяльце и разворачивает его. – Вот, гляди, развивающий коврик, я вчера только его постирала. Тут разные всякие штучки, гляди. Дуги, погремушки, шуршушки, звеняшки. Ярику нравится.

Она расстилает его на полу, и я кладу сына на животик. Тот сразу вцепляется в какую-то привязанную к коврику погремушку и тянет её в рот.

- Чистая? – Спрашиваю я.

- Конечно. – Улыбается женщина. – Тут всё чистое, в меру. Марк Григорьевич не разрешает нам стерильность разводить, но за порядком лично следит. Он вот тут, лежа на полу, каждый день с сыном играет.

- Да? – Недоверчиво переспрашиваю я.

- А то. Ярослав у него – одна радость в жизни, считай. – Анна начинает поочередно открывать все ящики под пеленальным столиком. – Вот, смотри. Тут крема, салфетки, подгузники, тут шапочки, тут носочки, тут…