Она всё говорит, а я будто теряю способность соображать. Злюсь на саму себя за то, что не получается ненавидеть Загорского. И вроде умом всё понимаю, но сердцем – не могу. Не складывается мозаика. Марк всегда был честен, он просто не умел играть: всё, что внутри, то и снаружи – во взгляде, в походке, в словах и движениях. И каким бы безжалостным не был этот убийца, похоже, он действительно любит моего сына.

Или это только игра?

- Так что, считай, что ты счастливый билет вытянула, Софьюшка. – Вещает Анна. – Место хорошее, работа не пыльная, коллектив у нас замечательный. Живи, да радуйся. – Она заглядывает мне в лицо. – Да выдохни ты уже, зажалась вся. Первый день, понимаю, но нельзя же так нервничать! Видишь, и маленький тебя принял, и хозяину ты понравилась. Он до Ангелины целых две недели кандидаток гонял, всё ему не так, и всё не то, а тебя сразу взял. Работай в своё удовольствие, ребёнок спокойный, не проблемный.

- Да, - я стараюсь выдавить улыбку, - перенервничала я просто на его собеседовании.

- Всё позади, Софья Андреевна, всё позади. – Придерживает меня за плечо женщина. – Ну, я пойду, в комнате приберу, а потом мы чаю с тобой попьём, хорошо?

- Хорошо. – Киваю я.

Сажусь на пол и подаю сыну шуршащую игрушку. Тот хватает её, и в свете солнечных лучей, освещающих комнату, я чётко вижу коричневую окантовку и тёмные вкрапления на радужке его глаз. Медленно поднимаю свой взгляд вверх.

В углу, под потолком висит камера.

«Всё самое сложное ещё впереди», - думаю я.

Мне нравятся эти милые, добродушные женщины, которых нанял Загорский для помощи в доме. И даже улыбчивые охранники, которые обедают с нами, вызывают у меня лишь симпатию.

Я понимаю, что должна ненавидеть их всех буквально каждой клеточкой своего тела, потому что именно они стоят у меня на пути, но вместо этого я улыбаюсь вместе со всеми и с удовольствием слушаю истории Анны Сергеевны, которые она щедро сдабривает мятным травяным чаем.

Марк собрал отличную команду, это нужно признать. Каждый на своём месте, каждый – мастер своего дела. В доме чистота и порядок – это заслуга Анны, на столе ароматный обед и свежеиспеченный хлеб – за это спасибо повару Алле, во дворе тихо, спокойно, мимо и мышь не проскочит, – в этом заслуга ребят-охранников, сменяющих друг друга на посту каждые шесть часов.

Я улыбаюсь им в ответ и слежу, чтобы Ярик не подавился лакомством, которое он мусолит во рту через специальный детский прибор с сеткой – ниблер, а сама судорожно прикидываю, есть ли у меня шанс сбежать, пока все здесь, на кухне, а на воротах остался только один из охранников.

- Кто-то уже засыпает, - улыбается Алла, замечая, как слипаются глазки у малыша.

- Да, пора усыплять. – Говорю я, вставая. – Спасибо всем за отличную компанию, за обед и за чай.

- Пожалуйста!

Все улыбаются мне в ответ, смотрят, как я беру ребёнка, и провожают нас взглядами.

Я удаляюсь, ругая себя за то, что расслабилась и периодически забываю добавлять в голос хрипотцы. А это значит, что в любой момент могу проколоться, и лучше бы мне поторопиться и быстрее отыскать способ выбраться отсюда.

Прислушиваясь к разговорам внизу, я с волнением толкаю дверь в свою бывшую комнату. Сажусь в кресло-качалку, расстегиваю рубашку, сдвигаю край топика и прикладываю сына к груди. Ярослав не сразу понимает, что от него хотят – не привыкший.

Он может вообще отказаться, потому что, как я читала, детям-искуственникам, привыкшим к тому, что смесь из бутылочки поступает под хорошим давлением и даёт быстрое насыщение, уже не интересно прикладывать усилия к тому, чтобы получать молоко из материнской груди.

Но я настойчивая.

И я ждала этого момента целых полгода. Для меня важно восстановить с ним связь и обеспечить максимум материнского тепла и пользы для здоровья.

И вот, спустя минуту, малыш уже с удовольствием припадает к моему соску и жадно сосёт, а я с трудом сдерживаю слёзы, глядя, как он трогательно при этом держит своей горячей, маленькой ладошкой мою грудь. Я первый раз за это время чувствую себя живой, и моё сердце бьётся так громко, что его можно услышать и за километр.

Проходит, наверное, минут пятнадцать-двадцать, прежде, чем Ярослав засыпает. Я аккуратно прячу грудь обратно и встаю. Выхожу из комнаты и отношу его в детскую. Осторожно кладу в кроватку и медленно, точно сапёр со стажем, убираю руки.

Малыш дёргается, но не просыпается. Я накрываю его тоненьким одеяльцем  и долго стою у кроватки и смотрю на него. Глазок камеры прожигает меня насквозь, ощущение, что кто-то следит за каждым моим шагом, не отпускает, но я не могу отойти от спящего сына – слишком уж это прекрасное зрелище, слишком долго я этого ждала, чтобы так легко от него отказаться.

Сажусь на стул в паре метров от кроватки и просто сижу.

Проходит примерно час прежде, чем я встаю, включаю радио-няню и выхожу из детской. Заглядываю в свою новую комнату: в ней уже прибрано, шкафы пусты. Вижу, что моя сумочка висит на спинке стула, но не думаю о том, кто её сюда принёс из гостиной: я специально не оставила в ней ничего, что могло бы меня выдать. Если бы Загорский её проверил, то не нашёл бы в ней ничего примечательного.

Я замираю у окна и долго наблюдаю за охранниками.

Мысленно фиксирую их передвижения по территории двора, запоминаю время, на которое они отвлекаются, чтобы покурить или поговорить по телефону. Но наблюдения меня не радуют. Просто так прошмыгнуть мимо них не выйдет. А что, если попросить Загорского отпустить нас в парк? Возможно, там я смогла бы отвлечь охранников и скрыться… возможно…

- Анна Сергеевна, сказала, что вам нужно съездить за вещами. – Марк появляется в дверях детской неожиданно.

Я сижу на полу, а Ярослав, лёжа на коврике, пробует на вкус очередную погремушку-прорезыватель.

- Вообще-то, да. – Я выпрямляюсь и бросаю взгляд на часы.

Уже шесть вечера, а, значит, Загорский прибыл сегодня домой довольно рано.

- Тогда я возьму сына. – Говорит он, закатывая рукава на белой рубашке и опускаясь на пол рядом с нами.

Я задерживаю дыхание. Его близость пугает меня.

- Хорошо. – Бормочу я, пряча лицо за короткими прядями волос.

Неуклюже поднимаюсь и стараюсь не смотреть на него, но взгляд упрямо отмечает и сильные руки, и приятный бархат смуглой кожи, и ровную линию ухоженной бороды под скулами – эта линия чёткая и резкая, словно лезвие ножа, к ней так и тянет прикоснуться пальцами.

- Мой водитель уже ждёт вас. – Низкий голос Загорского заставляет дрожать мои колени.

Ноги заплетаются, руки начинают дрожать. Ещё, как назло, аромат его кожи впивается в нос, и я практически теряю над собой контроль. Мне хочется сбросить с себя его чары, но ничего не выходит.