— Вчера я имел разговор с нимфой… — задумчиво произнес брат Чань, словно на ходу подбирая наиболее правильные слова. — Вернее, попытался, так как то, что у нас получилось, сложно назвать разговором. Она действительно неспособна дать прямой ответ на поставленный вопрос, или ее бессмысленные высказывания — лишь уловки, попытка уклониться от ответа?

— Я не знаю, о чем именно идет речь. — Шеллар упорно отказывался понимать намеки, надеясь выдавить из скрытного хина хоть что-нибудь конкретное. — Возможно, то, что вы приняли за бессмысленные высказывания, и было ответом.

— А если нет?

— Еще это могло быть объяснением, почему на ваш вопрос она ответить не может. Право же, брат Чань, мне было бы легче разъяснить вам ее туманные речи, если бы вы хоть что-то привели дословно. Я, конечно, не могу похвастаться, будто постиг нечеловеческую логику нимф и способен легко толковать их слова, но все же некоторый опыт имею.

— Ну что ж… — Брат Чань наконец поднял веки и посмотрел собеседнику в глаза. Нехорошо как-то посмотрел… Или все же показалось? — Как, например, следует понимать заявление «Мне очень жаль. Я не могу тебе помочь», сделанное чуть ли не со слезами в голосе?

— О, это как раз очень просто. Она увидела в вас проблему, которую невозможно решить целительной магией нимфы.

— Какую, например? — Теперь глава департамента упорно не отводил взгляд, словно боялся упустить реакцию советника или пытался давить на него. Последнее было бы просто глупо, но и первое не стоило демонстрировать столь откровенно.

— Если вам любопытно, покопайтесь в себе сами. Я, к сожалению, не настолько хорошо вас знаю, чтобы судить.

— Могло ли это касаться, например, последствий посвящения?

Нет, попытка, конечно, хороша, но за кого брат Чань его держит? Он что, всерьез надеялся, что Шеллар поддастся на такую дешевую провокацию? Или не догадается, как выглядело не приведенное здесь продолжение диалога? «А брату Шеллару вы помочь можете?» — «А ему не надо…»

— Вряд ли. Иначе она и мне сказала бы что-то подобное. И брату Вольдемару тоже.

Хитрец опять опустил глаза, хотя разочарование в них и так даже не мелькало.

— Почему в таком случае она отказала брату Вольдемару, предпочтя ему увечного солдата?

Шеллар усмехнулся.

— Учитывая, что Азиль попросила охрану выставить брата Вольдемара вон, проблема заключалась вовсе не в посвящении и вообще не в том, что она не могла ему помочь, а в том, что не хотела. Он ей просто не понравился. Скверный он человечишко, это видим даже мы с вами без всякой магии. А нимфы тем более. Вот вы ей приглянулись, и вам она охотно помогла бы, будь это в ее силах.

— А вы?

— Что именно?

— Что она сказала вам? Пригласила, отказала, призналась в неспособности помочь или еще что-то?

— Ах, в этом смысле. Нет, она ничего мне не говорила. Мы знаем друг друга много лет, и за это время я неоднократно отвечал отказом на ее приглашения. Поэтому она давно уяснила, что приглашать меня провести с ней ночь бесполезно, и даже не пытается.

— А как она отреагировала на изменения, которые произошли с вами после посвящения?

— Никак.

— Но она ведь должна была их заметить?

— Непременно.

— И они не взволновали ее, не обеспокоили, она не перестала вам доверять, не попыталась что-то исправить?

— С чего бы? Если она добровольно пришла к нам, следовательно, она не питает враждебных чувств к Повелителю и ордену и не считает мои новые воззрения чем-то плохим и нуждающимся в исправлении.

— А как же ваш кузен, ее избранник? Она знает, что с ним произошло?

— А что плохого с ним произошло? Он жив, здоров, одет, накормлен, а что лишен свободы — так это для его же блага, ибо распорядиться этой свободой с умом он не способен и, не изолируй мы его, давно бы свернул себе шею. К тому же Азиль искренне надеется с ним встретиться, когда ее наконец переправят в чертоги Повелителя.

— Кстати, брат Шеллар, — кажется, глава департамента специально выискивает, за что бы зацепиться, и в своих поисках уже сделался откровенно неразборчив, придирается к чему попало, — мне показалось, или вы осуждаете поступок брата Аркадиуса?…

— Категорически осуждаю! — решительно заявил Шеллар. — И полностью разделяю возмущение наместника.

— Простите? — Удивление на вечно каменной физиономии брата Чаня казалось неестественным и наигранным. А может, таковым и было на самом деле.

— Вы не согласны, что брат Аркадиус поступил бестактно, неразумно, и со стороны его выходка весьма напоминает мелкую пакость, совершенную в корыстных карьерных целях?

— Что бы она ни напоминала, разве он не прав? Разве вы на его месте стали бы покрывать обман наместника? Смогли бы промолчать, слыша, как он в вашем присутствии лжет самому Повелителю?

— Разве господин наместник солгал? Если мне верно изложили происшедшее, он вообще ничего не успел ответить. И коль уж вы задали мне прямой вопрос — извольте: я бы не стал лезть со своим мнением вперед высшего руководства, а подождал бы ответа наместника. Вы же понимаете, как бы он ни хотел скрыть от Повелителя нимфу, он не осмелился бы лгать в присутствии троих посвященных и, поколебавшись еще пару мгновений, ответил бы утвердительно. Я, уважаемый брат Чань, дал бы моему господину возможность сохранить лицо, а не торопился выставлять его в неприглядном свете, лишь бы обратить на себя высочайшее внимание. Если бы у брата Аркадиуса было хоть чуточку больше ума и такта и меньше эгоистичных амбиций, все разрешилось бы подобающим образом и к всеобщему удовольствию. Повелитель получил бы нимфу, наместник сохранил его расположение и остатки хвоста, брат Аркадиус не трясся бы за свою жизнь, а мы не ломали головы, что со всем этим делать.

— А если бы он все же солгал?

— Нет. За день до того у нас с ним был разговор как раз на эту тему, и я предупредил его, что в моем присутствии или в присутствии других посвященных не стоит и пытаться обмануть Повелителя — мы не сможем промолчать, даже если бы и хотели. Поэтому при них он не посмел бы.

— Что ж, — философски заметил брат Чань, — ваша теория не лишена стройности, но знаете… Если бы да кабы, да черепахам крылья, то летали бы они в теплые края… Увы, все уже случилось, и не лучшим для нас всех образом.

— Позвольте напомнить, переход в область гипотез был вашей инициативой, не моей. Разумеется, содеянного не исправить, и даже минимизировать последствия вряд ли возможно. Я постараюсь сделать все возможное, чтобы господин наместник по крайней мере не усугубил свое положение, хотя Повелитель свидетель — я бы не погнушался лично испачкать руки о физиономию брата Аркадиуса и даже получил бы от этого низменное примитивное удовольствие.

Глава департамента замешкался с ответом, видимо, не зная, как прокомментировать подобное заявление, и выбирая оптимальный вариант. От необходимости отвечать его избавил возникший в сером облачке брат Лю. На первый взгляд он был жив, цел и даже не укушен, что обнадеживало.