Я почему-то думаю о том, что он моложе всех нас. Ему только девятнадцать. Вся жизнь впереди. Жизнь «после»… Он уже нашел свое место в ней. Он сам сделал выбор.

А я? Я ведь, кажется, тоже… Кто-то мудрый сказал: «Пусть прошлое хоронит своих мертвецов…» Как невыносимо сложно и невозможно просто одновременно осознать: все лучшее впереди… Надо только почаще повторять себе это…

– Кто приходил? – приподнявшись на локотке, сонно спрашивает Вера. – Что-то случилось?

Я молчу, не в силах оторвать взгляда от уменьшающейся пятнисто-серой фигурки, и прижимаю к груди картонную папку.

По пути из сада Мишка любит разглядывать проезжающие мимо машины. А уж когда на перекрестке горит красный и в ряд томятся несколько разнокалиберных иномарок, и вовсе – именины сердца.

– Пап, тебе какая больше нравится?

– Вон та, зеленая, – тыкаю наугад.

– Это «шкода-фелиция».

– Откуда ты знаешь?

– Все ребята знают. – Он улыбается снисходительно, как доброму, но не вполне современному провинциальному дядюшке. И похоже, ему нравится эта просветительская роль. – На «шкоде» у нас Маринкина мама ездит. Маринка говорит, что это женская машина. А у папы джип.

– Ну, разумеется. Только грузовик еще больше мужская машина.

– Ага, – подхватывает Мишка, – а дрезина – женская.

Мы дружно веселимся.

Приятно, когда понимаешь друг друга с полуслова. Это исключительное, почти телепатическое чувство у него от Веры. Иногда мне кажется, что мы спокойно могли бы обойтись без слов. Достаточно полувзгляда, полужеста. За ужином я только смотрю на солонку, а Вера уже протягивает ее мне. В подъезде хлопает дверь, а я уже открываю, потому что знаю: это они. Как нам удается? Не имею представления. Может, когда-нибудь ученые выведут формулу, по которой люди смогут чувствовать друг друга, сперва в масштабе семьи, а потом, глядишь, и целого общества.

– А мне «мерседес» нравится, – авторитетно заявляет Михаил.

– Губа не дура.

– А тебе?

– «Ауди». – Я вдруг вспоминаю автоаппарат Кирилла и подавляю невольный вздох. Да, за рулем такой машины, наверное, ощущаешь себя человеком в квадрате. – А это что? – спрашиваю про затормозившую возле тротуара в паре метров от нас небольшую красную бибику. Из нее, потянувшись, как сытая кошка, выпорхнула дамочка. С перетянутыми в жгут темными локонами, малиновыми губами и солнечными зеркальными очками на пол-лица, в режущей глаз, как красный свет светофора, кожаной куртке, черных, в облипочку, брюках и ботинках на высоченных каблучищах. Старательно покачивая достаточно невыразительными бедрами, она шла в нашу сторону.

Я не сразу узнал в холеной дамочке Ирку. Лишь когда она передвинула очки на макушку. А узнав, не удивился и не обрадовался. Про ее сбывшуюся мечту в виде материально обеспеченного брака меня уже просветили. Вряд ли мы могли сказать друг другу что-то новое и интересное. И чего ей не ехалось своей дорогой? Охота похвастаться? Что ж, ладно, валяй.

– Привет, – промурлыкала она, перекатывая жвачку. Роль скучающей богачки получалась у нее не так чтобы очень. Американские тетки по «ящику» смотрелись убедительней. Но Ирка, надо отдать ей должное, очень старалась.

По крайней мере, в эту роль она вписалась лучше, чем в прошлую: преданно любящей армейской невесты. И конечно, здесь было куда больше шансов добиться успеха.

– Привет. Хорошо выглядишь.

– Спасибо. А это кто, племянник? – Она кивнула в сторону насупившегося Мишки.

– Сын.

– Что?!

Она даже перестала играть от удивления, продолжавшегося, впрочем, всего секунду.

– И сколько же ему?

– Семь.

– Понятно… – протянула она с многозначительно-гаденькой усмешкой. – Чужих детишек нянчишь? А что, своих сделать не получается?

Как ни странно, эта нарочитая издевка не сильно меня задела. Я покосился на деликатно отошедшего Мишку, ковыряющего мыском ботинка темную землю. Гораздо больше меня взволновало в тот момент то, как он воспримет неожиданную ситуацию.

– Слушай. – Я старался говорить как можно спокойнее. – Что ты о моих способностях беспокоишься? Это теперь не твоя забота. Тебя, между прочим, специально никто не тормозил. Так что катись-ка своей дорогой и смотри на светофоры…

– Неужели? – промурлыкала Ирка. Вместо того чтобы выполнить мое пожелание, она приблизилась еще на шаг, так что я ощутил острый нестерпимо сладкий запах ее духов, и проговорила с гортанным придыханием: – Неужели ты не вспоминал обо мне все это время?

Мне вдруг сделалось смешно. От всей этой сцены прямо-таки за версту разило дешевой мелодрамой. А от нелепой фальши мутило сильнее, чем от терпкого Иркиного парфюма. Я мог бы сказать ей, что воспоминания моих последних трехсот с хвостиком дней были заполнены содержанием иным, нежели юношеский роман. Я мог, наконец, грубо и банально объявить, что, как мощная волна смывает картинки на песке, настоящее чувство, глубокое и сильное, изничтожает в памяти следы былых увлечений. Но все это сложно мне – произнести, а ей – понять. Поэтому я обошелся словами попроще:

– В прошлом копается тот, кто не имеет настоящего. К чему эти игры? Я рад, что у тебя все в порядке. Давай порадуемся друг за друга и разбежимся. А то уже и поужинать не мешает.

– Да, у меня все в порядке, – процедила она с непонятным злобным ожесточением, сузив глаза, да так, что склеились, превратившись в острые колючки, ресницы. – У тебя, значит, тоже? Благородный папочка семейства? Так вот, значит, все, тс чему ты стремился?!

– Да, представь себе.

– Боже, какое счастье, что мы вовремя расстались! – Она манерно закатывает глаза.

– Это точно. – Я окончательно утрачиваю жалкие остатки джентльменства. – Каждый получил то, что хотел. Поздравляю, Золушка-99.

Она вдруг вспыхнула, да так, что я припомнил поговорку «до корней волос». Даже и не подозревал, что Ирка умеет так краснеть.

– Ты на себя посмотри! – Ее голос зазвенел истеричным фальцетом. – Тоже мне, морал ист контуженный выискался! Ходишь как… бомж! Валяй, плоди нищету, солдат удачи! Думаешь, это ты меня бросил?! Ха-ха! Это я тебя бросила! Ты и любовник-то был никудышный! Я еще до армии хотела тебя послать, да пожалела, понял? А подобрала небось какая-нибудь мамаша-одиночка, которой все равно кто, лишь бы в штанах!

Наверное, по моему лицу она поняла, что самое время заткнуться и скрыться в своей трофейной тачке. И уже из окна выкрикнула пару неновых ругательств. Машина несколько раз дернулась на месте, а потом рванула вперед…

Раздался гулкий удар, треск, звон лопнувшего стекла. Не вписавшись в поворот, Иркина машина «поцеловала» широкий ствол придорожного тополя.

Малодушное «Я здесь ни при чем» проносится в голове, когда я подбегаю к красному авто, заглядываю в открытое окно. Ирка сидит скукожившись, уронив голову на руль и громко стонет. Я тотчас забываю обо всем, кроме того, что я – медик, а внутри – жертва аварии.