Капитан пригласил всех на палубу полюбоваться побережьем Южной Африки и панорамой Кейптауна. Эти места обладали особым магнетизмом для тех, кто читал о них в книгах или видел на театральной сцене. Африка. Над огромным, куда более огромным, чем Средиземное, морем начинался яркий, играющий красками рассвет. Над окруженной селениями горой не было ни облачка. Гигантские альбатросы были будто самой природой предназначены указывать им путь. Корабль причалил у широкого, застроенного складами пирса.

Наоми и Кэррадайн на закопченном поезде поехали в город. И город этот, в общем, был похож на те, что они видели в детстве, хотя африканки в пестрой одежде, торговавшие фруктами и цветами, придавали ему совершенно особый колорит. Чернокожие дети осаждали их с протянутыми руками, крича: «Австралия! Богатая Австралия! Дай нам чуть-чуть!»

Когда женщины бродили по магазинам, универмагам и лавкам Кейптауна, продавщицы неизменно встречали их очень почтительно. В полдень к стоящему на приколе кораблю прибыл целый полк машин — все было организовано специальным комитетом, учрежденным для обеспечения досуга проезжих солдат и офицеров. Предлагалась обзорная экскурсия на Кэмпс-Бэй. Кэррадайн, Наоми и Неттис тоже решили записаться. Ожидая у огромных авто, они смотрели, как их попутчики спускаются по сходням на берег. Среди них был и офицер медицинской службы. Несколько инвалидов — безногих, безруких, изо всех сил бодрившихся, хотя бодрость эта была напускной. Спустился и лейтенант Шоу, которого сопровождал Кирнан. Несладко ему приходилось, двигался он, опираясь то на перила, то на палочку. Завидев медсестер, крикнул:

— Ладно, ладно — знаю, что похож на старого дурака, упавшего с лошади. Но я исправлюсь! Еще как исправлюсь!

Шоу уселся на заднее сиденье рядом с Неттис и Кэррадайн. Наоми сидела на противоположном сиденье лицом к нему. В беседе она участия не принимала.

— Какая красота! — восхитился Шоу, когда машина проезжала мимо утопающих в садах вилл.

— Черная прислуга обходится здесь в сущие гроши, и тебе не приходится даже палец о палец ударить ради такого великолепного сада. Думаю, в конце концов я возьму да перееду сюда.

Они поднимались на холмы, дорога шла вдоль поросших кустарником обрывов. Тянулись заросшие папоротником овражки, за которыми открывался изумительный вид на бухту и океан. Здешние просторы казались Наоми в буквальном смысле необозримыми. Не укладывалось в голове, как их машина столь непринужденно двигается по краю пропасти.

Потом они начали спускаться в поросшую соснами бухту. Машины остановились у пагоды, где подавали чай. Идя по пляжу — исключительно медленно, чтобы Шоу за ними поспевал, — они дошли до бассейна с подогретой морской водой и табличкой «Только для европейцев».

— Вот, значит, как! — воскликнул Шоу. — Прямоты, надо сказать, им не занимать. Режут правду-матку.

Видимо, ему тоже импонировала открытость.

— Ну, прямота тоже относительна, — не согласилась Кэррадайн. — Они же не пишут «Ниггерам вход воспрещен!». Написали бы, вот это я понимаю — это и означало бы «резать правду-матку». А это… Это звучит как-то уклончиво, не находите?

Некоторые уже успели нанять осликов и теперь носились верхом по песку наперегонки.

— Пойдемте-ка, девушки, — предложил Шоу. — Надо тоже принять участие в скачках.

И заковылял к человеку, у которого нанимали ослов. Затем велел своим офицерам усадить его в седло.

— Ты хорошо подумал? — осведомился один из его товарищей. — Ну, не посрами нас.

— Алле-гоп! — выкрикнул Шоу, поудобнее усаживаясь в седле. Хлопнув служившей ему тростью палочкой по холке осла, крикнул: — Ну, вперед, Нелли!

Ослик, еле передвигая ноги, двинулся по песку. Шоу подгонял его ударами каблуков в бока. Его друзья восторженно захлопали. Но тут осел резко уперся, все произошло настолько неожиданно, что Шоу, перелетев через его голову, плюхнулся в песок, причем именно на больную ногу. Пару секунд он лежал неподвижно, будто впитывая в себя боль. Потом, опираясь на руки, поднялся и захохотал. Все прекрасно понимали, что это смех сквозь слезы. А осел, как ни в чем не бывало, одиноко побрел к воде. Лейтенант Шоу двинулся за ним, тщетно призывая животное вернуться и вести себя хорошо. Несколько его товарищей оттащили Шоу назад, вручили найденную в песке трость. Один из них закашлялся, да так страшно, как кашляют только получившие ранение в легкое. Шоу, обведя взглядом присутствующих, отыскал наконец Наоми. И сразу на его лице отразилось нечто похожее на облегчение, он снова хохотнул, на глазах его выступили слезы, и все решили, что это слезы от смеха, но уж никак не от боли.

На обратном пути к кораблю Шоу изо всех сил старался скрыть неловкость под маской безудержного веселья. И время от времени встречался глазами с Наоми, которая при взглядах Шоу чувствовала сострадание и смущение одновременно. Вернувшись на причал, Наоми записалась на экскурсию на какую-то высоченную гору, подленько надеясь в душе, что Шоу больше не станет рисковать.

Группа экскурсантов, пожелавших принять участие в восхождении, на следующее утро собралась на набережной, где их встретили крепкие на вид женщины — члены альпинистского клуба Кейптауна. Из центра еще не успевшего пробудиться города — только уличные уборщики махали своими метлами — они поездом доехали до подножия горы. По поросшему кустарником и полевыми цветами склону группа поднялась до скалистых уступов. Туда медсестрам и солдатам помогли взобраться уже каким-то образом оказавшиеся наверху местные негры. Стоя на массивных каменных площадках, аборигены показали им Симонстаун и остров Роббен-Айлэнд, где располагался местный лепрозорий. С огромных валунов, окруженных полевыми цветами и кустарником, они обозревали раскинувшийся внизу город и даже различили свой «Деметрис», казавшийся с такого расстояния игрушечным. Подъем их вымотал и в то же время отвлек от насущных проблем, привел в состояние невиданного блаженства.

Вечером ощущение вины вынудило Наоми разыскать среди сидевших в кают-компании офицеров лейтенанта Шоу. Она рассказала ему о впечатлениях от восхождения на гору, причем так, чтобы сложилось впечатление, что она приняла в этом участие исключительно из энтузиазма. И с удовлетворением отметила, что перед ней снова прежний Шоу — весельчак и душа компании, а не страдающий от неразделенной любви меланхолик.

— Счастливая вы, — сказал он. — Мне, разумеется, ничего не стоит свалиться с осла, но вот с подъемом на столовую гору я экспериментировать не стал. Все утро посвятил массажу и упражнениям. И, знаете, это того стоило.

Наоми понравилась непринужденность Шоу. Он говорил совершенно обыденные и предсказуемые вещи. Ничего такого, после чего невольно захочется присесть и взглянуть на этот мир совершенно по-другому. Этот разговор отвлек Наоми от вороха собственных проблем, тяжким грузом лежащих на душе.

— Не то чтобы я перестал ощущать себя настоящим мужчиной. Я понимаю, что иногда жизнь зависит от нескольких дюймов костной ткани. Я смогу ездить верхом ничуть не хуже, чем прежде, если приучу ноги к стременам. К тому же у моего старика есть авто. Ясно как божий день, что и складскому агенту, и начальнику станции необходимо уметь ездить верхом. Не всюду проедешь на машине, так что приходится садиться в седло. Да я не из слабаков. Впрочем, лучше сменить тему. А то все как-то уж чересчур мрачно.