— Дьявол вездесущ, — вздохнул епископ. — Он проникает не только в искушенные умы объятых гордыней правителей, но и в темные головы язычников. Одна надежда — темных можно просветить. Уж если даже в далеком и дремучем Суздальском крае Мономах внедрил христианство, то с кучкой язычников под самым Юрьевом я справлюсь, наведу порядок.

Среди участников тайных сборищ были и женщины. Они оказались гораздо словоохотливей мужчин. Именно от них Евпраксия вскоре узнала, что у Якуна была любовница из знатных киевских боярышень. По описанию все сходилось на Бериславе. Очевидно, Якув пользовался успехом у женщин, ибо о его знатной любовнице они говорили с ревнивой неприязнью. Оказалось, что киевская боярышня вначале приезжала в Юрьев с матерью, чтобы проведать родственников. Но затем, познакомившись с Якуном, она стала сама сюда наведываться, и вскоре любовник приобщил ее к ночным сборищам. Девице это понравилось, они с Якуном были заводилами во всех обрядах. Через какое-то время боярышня задержалась у родственников, чтобы тайно родить ребенка, отцом которого был Якун. Новорожденного она оставила в Юрьеве, а сама, оправившись от родов, вернулась в Киев. Потом она приезжала к Якуну все реже и реже, и вскоре прошел слух, что боярышня выходит замуж. От такого известия Якун пришел в неистовство. Вначале он пьянствовал и буянил, а потом решил отправиться в Киев и вернуть свою неверную любовницу.

Наконец-то все разрозненные нити загадочного преступления сплелись воедино.

— Ну и хитра моя мачеха! — восклицала Анна, шагая взад-вперед по горнице. — Как она все рассчитала, чтобы выручить Бериславу! Избавиться от Якуна и при этом обвинить дочкину соперницу — ведь это все равно что двух зайцев сразу убить. Сколько ловкости и коварства! Но и у нас теперь есть оружие против этих ведьм, правда, Евпраксия Всеволодовна?

— Может быть… хотя ни в чем нельзя иметь уверенность, — задумчиво сказала Евпраксия. — Трудно будет доказать вину Бериславы. Она от всего станет отпираться: и от бесовских игрищ, и от связи с Якуном, и даже от ребенка.

— Но ведь у нас есть доказательства!

— Надо еще подумать, когда и кому эти доказательства предъявить. Сразу идти к князю — значит, вступать с врагами в открытую борьбу. Завида тогда на все пойдет, чтобы доказать, будто мы клевещем, а язычники нами подкуплены. Наверное, правильнее будет сперва все открыть Тимофею Юрьевичу и Глебу, а там пусть они решают, выносить сор из избы или нет. Мы же в обмен на наше молчание поставим свои условия. Да, пока надо действовать так… Но если что-то неверно рассчитаем, то наши доказательства могут пропасть вместе с нами. Я даже думаю, что не следует тебе и дальше участвовать в этом деле. Напрасно я тебя приобщила. Мне надо было самой…

— Нет, матушка Евпраксия! — горячо возразила Анна. — Если и дальше отступать перед злом, оно все больше будет набирать силу. Нет, я ни за что не уйду в тень. Я хочу быть, как те люди, которые не боятся борьбы за правду.

Евпраксия поняла, что говоря о «тех людях», Анна, конечно же, думает о Дмитрии. Бывшая императрица мысленно посетовала на несправедливость судьбы, так далеко разогнавшей по житейскому морю две души, достойные друг друга.

После совещания с Даниилом было решено поступить следующим образом. Евпраксия и Анна возьмут с собой в Киев четырех свидетелей нечестивых обрядов — двух мужчин и двоих женщин, — которые наиболее охотно и толково обличали Бериславу и Якуна. Также повезут они письмо епископа с подробным изложением всего, что удалось выяснить при расследовании и допросах. По пути из Юрьева в Киев женщин будет сопровождать монастырская охрана, ибо у Даниила имелись большие опасения насчет местного воеводы, который вполне мог помешать поездке свидетелей в Киев.

Прибыв в стольный град, Евпраксия и Анна не сразу явились на глаза враждебной стороне. Переночевав в монастыре, утром они спрятали в надежном месте двух свидетелей, а затем с двумя другими и в сопровождении Никиты и трех монахинь отправились к дому боярина Раменского.

Ноябрь выдался на редкость холодным и ветреным. Была только середина месяца, но уже ударили морозы, в воздухе кружились колючие снежинки, предвещая скорую метель. Путешественницы успели основательно продрогнуть по дороге из Юрьева. Но теперь, преодолевая порывы ледяного ветра, что гулял по киевским улицам, они почти не чувствовали холода: волнение и предстоящая борьба заставляли кровь быстрее струиться по жилам.

И, как оказалось, Анна и Евпраксия волновались не напрасно. Сколь бы ни окутывали тайной они свои действия, все же кто-то успел оповестить Завиду и Бериславу, Сделал ли это посланец от юрьевского воеводы или кто-либо из монахинь Андреевского монастыря, — но только Завида и Берислава уже были предупреждены и успели подготовиться к приему гостей.

Боярин дремал, одурманенный сонным зельем. Глеб куда-то уехал по поручению князя. Едва Анна и Евпраксия вошли на порог, как сопровождавшие их монахини были ловко оттерты холопками Завиды в другую комнату, где для них приготовили угощение. Свидетелей из Юрьева тут же окружили трое верных молодцов Завиды и, если бы не конюх Никита, их бы тоже удалили в другую комнату, как и монахинь.

— Что это значит, Завида? — строго спросила Евпраксия. — Похоже, ты собралась взять под стражу наших людей?

— Нет, сударыня, просто я хочу, чтобы при разговоре нам никто не мешал, — был ответ. — Зачем знатным женщинам присутствие каких-то подозрительных оборванцев?

— Эти, как ты говоришь, оборванцы — важные свидетели, — заявила Евпраксия. — Они помогут нам разоблачить перед князем истинных виновников убийства Якуна.

— Какого Якуна? — насторожилась Завида.

— Того, в убийстве которого обвинили бедную Надежду. Разве ты не знача, что его так зовут?

Берислава, слушая разговор, молчала, но враждебность, с которой она смотрела на Анну и Евпраксию, была красноречивее всяких слов. Взглянув на нее, Анна поняла, что Берислава будет сражаться насмерть, лишь бы избежать разоблачения и позора. И в тот же миг Анна вдруг почувствовала странный озноб и ломоту во всем теле. Ей даже пришло в голову, что это враждебный взгляд Бериславы так сильно на нее подействовал.

Между тем Завида сладко-вкрадчивым голосом проговорила:

— Откуда же мне знать имя убитого, если я его в тот день увидела первый и последний раз?

— Неужели? — усмехнулась Евпраксия. — Это тем более странно, что он жил под Юрьевом, недалеко от твоих родственников. А у твоей дочери даже есть ребенок от Якуна.

Негодующий крик Бериславы пронзительно прозвучал под высокими сводами боярских хором. Она готова была броситься на своих разоблачительниц с кулаками, и только властный жест матери ее остановил.

— Значит, вы с Анной ездили вовсе не в Переяславль, — прошептала Завида, и глаза ее сузились в колючем прищуре. — Что ж, я догадывалась о вашей хитрости.

— А я догадывалась о вашей нечестивости! — воскликнула Анна, не сдержавшись. — Я всегда чувствовала, что в вашей жизни есть какой-то черный грех. Теперь я точно знаю, что вы с Бериславой служите дьяволу.