— Держи. Стой! Потрави фок, резче, пока нас не развернуло!

Стиснув зубы и заставив себя не думать о тошноте и слабости, Джейна снова взялась за снасти, а в голову полез недавний сон.

Самое дурацкое, что снился ей не Алекс, а Доран.

…Он наблюдал за ней, стоя у берега и прислонившись спиной к камням. Сейчас он был без своей серой накидки, одетый по-простому: в рубаху с закатанными рукавами, простые штаны и только широкая цепь Покровителя висела на груди. Такие же цепи совсем недавно сверкали на тех Серых, что пришли в горный монастырь, где был Алекс. Вспомнив это, Джейна только нахмурилась и отвернулась от Серого, ничего не объясняя.

— Мне жаль, что так вышло с твоей семьей. Имейр успел рассказать мне про твою мать, остальное я понял. Представляю, как ты ненавидишь всех нас.

— Я не… — Мотнув головой, Джейна сделала терпеливый вздох и закончила: — Не хочу ненавидеть.

— Мир не терпит резких сломов, это всегда ведёт только к трагедиям. Что тогда, во времена после Сиркха, когда многовековой уклад был изменён силой. Я никогда не хотел быть убийцей и охотником на колдунов. И среди нас там, в Аркетаре, почти не было фанатиков, которые готовы любой ценой схватить одарённого и казнить его прилюдно.

— Зато я таких повстречала немало, — Джейна закинула на дно шлюпа послёдний свёрток с припасами и повернулась к Дорану. Он не был в Ивваре и даже не представляет, через что им пришлось пройти и как скрываться, чтобы просто выжить.

Доран опёрся о камни и встал.

— Потому что именно таких бросают в бой в первых рядах те, кто отдаёт приказы. Верховные Служители играют в свою игру, вершат волю Покровителя, как говорят они, и им нет дела до судеб отдельных людей. Именно они на виду, а не те, кто служат и верят по велению сердца.

— Я понимаю. Понимаю, Доран. Но так ведь нельзя, невозможно так жить, когда тебя судят не по поступкам, а по тому, в чьей семье ты родился и какими способностями одарён. Что, если я точно так же верю в добро, как и все вы?

— Но что ты хотела бы сделать? В отместку за смерть близких уничтожить всех, кто носит символ цепи на запястье, м? Станет от этого легче жить и дышать?

Джейна отвернулась в сторону.

— Наверное, будь я на твоём месте, то тоже бы жаждал справедливости и мести. Но я на своём… и мне хочется жить. Продолжать служить людям, читать молитвы, которые помогают верить, давать им надежду и силы в тёмный час жизни. Дарить чувство защищенности, пускай это лишь малость. Ведь если подумать… о чем должны были мечтать те, чьих родных погубили колдуны, пришедшие к власти сотню лет назад? Справедливо ли это?

— Но что-то должно измениться.

— Да, что-то должно. — И в его взгляде прочиталась настоящая горечь. — Вопрос какой ценой и как быстро…

А потом он вдруг подошёл ближе и сказал:

— Ты не должна это делать, Джейни.

Должна или не должна — это не те понятия, что были сейчас близки. Это слова Служителя, который отдал свою жизнь вере, который хорошо знает, что значит слово «долг» и «служба». Но дело не в обязательствах, а в том, что сердце говорит совсем иное, бьётся иначе и не оставляет выбора.

— Ты не понимаешь. Он бы тоже пришёл за мной, если бы мог! Я нужна там.

Доран осторожно убрал прядь её волос за ухо. Слишком свободный жест для Серого Служителя, но сейчас это будто бы стало нормальным — почему-то. Почему?

— Ты нужна и здесь… — в этой фразе Дорана было гораздо больше личного, чем раньше. — Это ведь безумие — идти в открытое море, неизвестно куда.

Что он хочет? Чтобы она забыла пропавшего без вести мужа и осталась на острове? Осталась здесь, с ним, и он бы подарил ей безопасность, а может, вернул прежнюю веру в Покровителя?

— Так может, я и безумна, — Джейна медленно подняла к нему лицо и посмотрела прямо в глаза. — И я, и он — капитан Форк. Что тогда?

Снова незнакомая прежде усмешка исказила собственные губы. Захотелось увидеть тень страха на лице Служителя, но его не было, только спокойствие и что-то, больше похожее на непонятную… боль.

— Это не так, — твёрдо сказал он, обхватив её предплечье.

Жаль, нет прежних сил Эрика, который читал людей как открытую книгу. Впрочем, наверное, Серых так и не прочитать.

Джейна, не думая, взяла Дорана за руку и впервые так запросто провела пальцами по татуировке с цепью на запястье. Эти цепи навсегда сковали его магию, ограничив до возможности её почувствовать, но дали взамен защиту от тех разрушений, что она несёт. Изнутри или снаружи… Что он чувствует при этом? Свободу или ту глухоту, о которой говорил Эрик?

Доран послушно развернул ладони и позволил касаться чётких чёрных линий на коже, а сам молча и так внимательно следил за её лицом, что Джейна почувствовала, как от волнения сбилось дыхание. Почему? Почему она чувствует всё это? Этот интерес и желание понять… Почему ей важны его слова?

— Когда я впервые увидел тебя в храме, — опустив взгляд на её руки, вдруг заговорил Доран голосом, низким и, как всегда, цепляющим что-то внутри, — то даже не подозревал… какая бесконечная вселенная скрыта внутри. В такой хрупкой и простой девушке. Целый мир. Мир, который хочется познавать…

Джейна медленно отпустила его руки, но осталась стоять рядом. Доран подошёл ещё ближе, и ей пришлось смотреть в его глаза приподняв голову, но сил уйти не было.

— Ни во что не вмешиваться, — произнёс он медленно. — Просто — познавать. Кто мы такие, чтобы изменять и без того удивительные создания Творца? Посмотри. Разве это плохо: принимать всё таким, какое оно есть? Прекрасным… Ты ведь тоже это чувствуешь, видишь красоту мира и природы, видишь красоту людей — не внешнюю, их души. Я знаю это.

Он замер рядом с чуть горькой улыбкой, развернув в разные стороны раскрытые ладони, будто показывая, что не представляет опасность. Не угрожал ей ни тогда, ни сейчас, а ведь она, с тех пор как вернулась, боялась этого. Что раскроет правду, выдаст их обоих с Алексом, думала, что Доран не живой человек, лишь функция — Служитель Покровителя, что все они — бездушная слепая воля. Но это не так. Он понимает и чувствует её, и прежнюю ненависть, и боль за погибшую мать, и страхи — и ему от этого так же больно.

А ещё чувствует это возникшее неуместное притяжение между ними и тоже не знает, что с этим делать. И его слова задевали так глубоко, что… что на миг захотелось этой близости. Здесь, в этой деревне, хоть на время стихла война, ушло чувство постоянной опасности и будто ушёл ком в груди. Будто она нашла в себе силы простить.

— Доран, — чуть хрипло сказала она, уперевшись ладонями ему в грудь на уровне своего лица и глядя на них. Пальцы дрожали. Касаться так другого мужчины было неправильно. Джейна опустила глаза и договорила, сжав пальцы в кулаки: — Мне пора идти.

Поддавшись порыву, он стиснул её руки. И хотел бы, казалось, большего, но не стал. А Джейне вдруг подумалось, насколько неважно кто и во что верит, и что люди так часто говорят об одних и тех же вещах разными словами, а всё их непонимание — чудовищное, ужасное непонимание, ведущее к трагедиям, — лишь из-за сказанных иначе слов. Как же это всё глупо!