– Почему мой отец провалил миссию?

– Из-за тебя.

– Из-за меня? Я же тогда еще не родилась.

Фабио снова кивает.

– Именно. Риккардо не должен был трахать официантку или кого бы то ни было накануне испытания – это забрало часть его силы, не дало сконцентрироваться. Я очень рассчитывал на него. Забрав его из приюта, я учил его и воспитывал как своего сына, свое продолжение, но в итоге он меня все-таки подвел. Он не послушал меня и поплатился за это жизнью, ярость слишком ослепила его, сделала самоуверенным. В день событий на вилле «Магнолия», перед его отъездом туда, я его выследил и хотел отменить наш план, поискать другую возможность. В ответ он рассмеялся и сказал, что, если у него не получится, я могу попробовать с его наследником. Он показал мне часы и фото, на котором была твоя мать. С часами ему не хотелось расставаться – красивые старинные вещи были его страстью, он убивал ради них не думая. Но я потребовал, чтобы он отдал часы и снимок мне на случай, если мне придется найти эту девушку. Тогда был шанс, что наш род продолжится. Видишь ли… Не для всех из нас генетические цепи сложились удачно – у меня не может быть детей.

Тут я вспоминаю сцену с пирожным и девушку, ставшую случайной жертвой Фабио. Ему не просто хотелось сладкого или продемонстрировать мне свою силу – он лишил неизвестную ему пару того, что не мог иметь сам. Наследника.

– Ну знаете ли… быть чьей-то последней надеждой очень обременительно, – говорю я. – Стоило так заморачиваться? Ведь вы можете делать других похожими на себя. Даже проводники могут. Карел, Лаура… Тот парень из кафе…

– Не перебивай, пожалуйста. – Тут его голос становится тяжелым, как свинец, в глазах вспыхивают холодные искры и сразу гаснут. – Я никого не могу сделать звартхартом, это может только Дискордия. Я могу только передать часть моей силы, освободить темную сущность на время… Но все дело, так сказать, в крепости сосуда. Для большинства получить такую силу – это как если бы кипяток налили в пластиковую бутылку. Она расплавится, а вода вытечет наружу и остынет. Именно это и случилось с теми, кого ты знала. Тьма прошла сквозь них, они покорились ей, а потом от нее же погибли. Увы, но то же самое случилось с Риккардо. Когда его не стало, я два года искал твою семью. Однажды я выследил твоего отца – твоего второго отца, когда он гулял с тобой. Я стоял прямо у него за спиной, когда ты почувствовала мое присутствие, взялась за колючую ветвь живой изгороди и вдавила ее шипы ему в ногу. После этого он тебя возненавидел, он понял наконец, что ты другая, не из их семьи, и вскоре скатился на дно. Тогда я стал присылать ему деньги – наличкой в конверте, на котором было только твое имя. Я же не хотел, чтобы ты умерла с голоду при таких родственниках, да интересно было наблюдать, как Андрис медленно сходит с ума, теряясь в догадках. Потом он наконец додумался сделать тест на отцовство и выяснил, что ты не его дочь. Я хотел с ним разобраться… Но, к счастью, Богиня сама обо всем позаботилась.

Он делает паузу, давая мне возможность осмыслить все это, потом продолжает:

– Я знал, что менторы найдут тебя, но также знал, что от своей природы ты никуда не денешься. И в пик силы, между двадцатью годами и двадцатью одним, твоя наследственность обязательно проявится. Герцен пыталась этому помешать и даже пожертвовала ради этого своей жизнью, но – кто бы сомневался – бесполезно. Потому что Дискордия – всего лишь одно из обличий первозданного хаоса. Великой бездны, из которой родились тьма и пламя. Любая структура может быть повержена, но хаос непобедим. И когда мы получим доступ к его силе, мы получим все, чего только сможем пожелать.

– Дайте угадаю. – Я откидываюсь на спинку плетеного кресла, вертя в руках пустую чашку. – Вы собираетесь захватить мир и стать величайшим злодеем? Не хочу вас расстраивать, но история знает немало примеров на этот счет и все они не в вашу пользу.

Фабио смеется, и от этого смеха, негромкого и вполне приятного, будто содрогается весь мир вокруг.

– У тебя отличное чувство юмора, Сэйнн, и трезвый взгляд на вещи. Это хорошо. Но нет, мир мы захватывать не будем, потому что он и так упадет к нашим ногам. Тот, кто управляет страхом, управляет миром. То, что ты сделаешь завтра, посеет страх, и мы вместе пожнем плоды.

– Почему вы думаете, что я справлюсь?

– Потому что ты давно поняла, кто ты на самом деле. Я видел тебя в тот день, когда ты убила Викторию. Все эти годы я ждал, пока ты вырастешь, побудешь почти человеком и поймешь наконец, что среди людей тебе нет места.

Он замолкает и ждет, но ждать приходится недолго – все решено. Я киваю. Протягиваю ему левую руку с печатью-сердцем, и Фабио накрывает ее своей ладонью. По моим нервам пробегает ток, мир вокруг обретает кристальную, звенящую четкость. Я надеваю свое кольцо на безымянный палец – оно и правда идеально подходит по размеру. Киваю Фабио. Он улыбается, потом раскрывает кожаную сумку, которую положил на свободный стул, и вынимает какой-то предмет. Кладет передо мной на стол – это оказывается большая подарочная коробка бельгийского шоколада в виде сердец, перевязанная черно-золотой лентой.

– На сладкое? – спрашиваю я. Мой голос звучит непривычно – ровный, сильный, как будто в каждом звуке вибрирует разряд в тысячи вольт. Я вспоминаю его – он звучал во сне, в тот самый первый день после возвращения из Рима, когда моя природная тьма боролась с чужим, навязанным светом.

Фабио улыбается:

– Я думаю, ты разберешься, что с этим делать. Ты умница, Сэйнн, да и всякие любопытные устройства – как раз твоя страсть. Но если что, там записка с инструкцией. Только правильно рассчитай время… Часы у тебя с собой?

Я не отвечаю – он и так знает, что они у меня. Мать вряд ли захотела бы к ним прикоснуться, а мне было приятно иметь хоть какую-то вещь из тех, что принадлежали моему настоящему отцу, пусть даже совсем недолго. Больше ничего не говоря, я забираю коробку, слишком тяжелую для того, чтобы в ней был шоколад, встаю и ухожу в темную амстердамскую ночь.

Черный – это не отсутствие цвета, а смесь всех остальных цветов. Если смешать все в мире, повергнуть его в хаос, то получится черный цвет. Самый первый, самый древний, самый истинный. Хаос не имеет границ, тьму нельзя поместить в сосуд или запереть в камере. Тьма не бывает большой или малой, она не имеет размера и формы, она абсолютна. Из нее родилось все живое, и в ней погибнет все живое, как только созданные им самим структуры перестанут его держать.

Ночь после встречи с Фабио я провела на берегу Северного моря недалеко от Гааги, но как я туда добралась – на поезде, на такси, пешком или по воздуху, – я не могла потом вспомнить. Помню только рассвет на морском берегу. Холодная вода плескалась и пенилась у моих ног, небо над ней медленно светлело, превращаясь в гигантский цветной витраж. Вокруг на целые километры не было ни души, и волны сонно шептали мне свои истории. Об отважных путешественниках, о павших в бою героях, об искателях легкой наживы, уплывших в дальние края за богатством и нашедших в пути погибель. Море приняло их всех в свои ледяные объятия одинаково равнодушно. Морю все равно. Оно тоже часть великого хаоса, оно было здесь задолго до людей, и ему нет до них никакого дела.