Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Никакой записки, ничего?
Доктор как будто задумывается.
– Нет, когда он узнал, что вы выживете, сказал мне, что должен ехать и побыстрее вернуться, чтобы заняться детьми.
– Детьми?
– Да, именно так он сказал. Не моими детьми, а просто детьми.
Грейс молчит. Смущенная, возможно, взволнованная.
Два дня спустя, около девяти часов утра, Грейс, вопреки возражениям врачей, покинула больницу. Из-за травм у нее ушло пять минут на то, чтобы подняться по лестнице своего дома, которую обычно она преодолевала в несколько секунд.
Накануне она отправила флешку в IT-отдел своего управления, и ей обещали прислать полный отчет сегодня к обеду.
Из больничной палаты она также переговорила с Эллиотом и, к огромной своей радости, узнала, что поезд Пассажира был остановлен как раз перед пересечением границы. Проблемы с электроникой обездвижили его на путях. Если бы не эта случайность, полиция не успела бы его вовремя перехватить.
Не раскрыв своему начальнику роль, которую в этой загадочной поломке, очевидно, сыграл Гэбриел, Грейс, узнав новость, почувствовала странное тепло в животе. Тем более что все дети были здоровы и помещены в надежное место. Взрослые же, напротив, задержаны для допроса. Но, как Грейс догадывалась, в скором времени большинство из них будет отпущено из-за отсутствия конкретных обвинений.
Именно это должно было предотвратить содержимое флешки, которую она с риском для жизни вырвала из рук Пассажира.
Поднявшись на площадку своего этажа, совершенно задохнувшаяся Грейс увидела выскочившего из двери соседней квартиры Кеннета.
– Грейс? Что случилось?
– Один кот выразил мне свое недовольство, – сыронизировала она.
– Давайте-ка, я вам помогу. Я так и знал, что это вы возвращаетесь.
Кеннет довел Грейс до ее квартиры.
– Я поставил у вашей двери завтрак. А главное, вы знаете, где меня найти, если понадоблюсь.
– Спасибо, Кеннет.
– Да, совсем забыл! – воскликнул он. – Курьер оставил у меня это письмо для вас.
Старик протянул ей конверт из крафтовой бумаги.
– Хорошего отдыха, – заключил Кеннет, удаляясь.
Грейс заперла за собой дверь, дотащилась до дивана, на который села с тысячей предосторожностей, после чего открыла конверт и извлекла из него листок бумаги.
«Грейс.
Я успокоился, узнав, что вы живы. Вы оправитесь от физических и моральных травм. Пассажир ускользнул от нас, но я знаю, что вы сумели заполучить флешку. Значит, час расплаты пробил.
Доверяю вам ведение назревающей беспощадной войны против «Олимпа».
Я же, если вам это интересно, покинул эту транснациональную компанию после того, как спровоцировал поломку электронного оборудования поезда, вызвавшую его остановку на границе. Сейчас я в бегах. При необходимости свяжусь с вами».
Грейс нашла изящным то, что Гэбриел не хвастается ни тем, что спас ей жизнь, ни тем, что отдал свою кровь. Но как он мог писать подобным образом, словно их отношения не были навсегда отмечены пролитой им кровью?
Она оставила конверт на низком столике и с трудом поднялась. Если час разоблачений для «Олимпа» пробьет в скором времени, то время свести личные счеты уже наступило.
Она направилась прямиком к бронированной двери в потайную комнату и открыла ее без каких бы то ни было неприятных ощущений. Она в последний раз окинула взглядом газетные вырезки на стенах, не испытывая тревоги. И с горечью улыбнулась, отметив, что ни в одной статье не упомянуты ни опыт Кентлера, ни легенда о Крысолове. Все эти годы журналисты проходили мимо того, что могло стать величайшим скандалом за последние пятьдесят лет. Возможно, им следовало бы направить свою энергию на ведение настоящего расследования вместо того, чтобы раскручивать дутые сенсации.
Вспомнив о Гамельне, Грейс вдруг почувствовала головокружение. Лихорадочный темп расследования не позволил ей в полной мере осознать то, что она доказала: древняя сказка, которой больше семи веков и которая известна всему миру, в действительности оказалась реальным историческим фактом, имевшим место в маленьком немецком городке 26 июня 1284 года.
Если бы сегодняшние родители знали, какой ужас рассказывают своим детям, полагая, что развлекают их обычной легендой, – подумала она.
А уж тот факт, что она сама стала жертвой преступной педофильской сети, созданной в Средние века этим дьявольским флейтистом, вообще с трудом укладывался в голове.
Но какое значение имели все эти исторические отсылки в сравнении с ощущаемым ею сегодня реальным облегчением. Реальным настолько, что она даже заплакала.
Теперь Грейс знала правду о своем детстве, и даже если не смогла еще найти и арестовать своего мучителя, она больше его не боялась. Теперь она была хозяйкой своего прошлого, а не игрушкой детских страхов.
Она подумала о Лукасе, одиноком в своей хижине, и поняла, что скоро отправится туда навестить его и объявить, что держит свое обещание покончить с педофильскими сообществами, жертвами которых стали они оба. Ей не терпелось принести новости, которые будут ему приятны и, возможно, помогут тоже избавиться от страхов.
Чтобы не терять времени, она попросила немедленно направить оперативно-следственную группу в пещеру Коппенбрюгге, чтобы проверить, сохранились ли там, несмотря на пожар, улики. Благодаря новым доказательствам, собранным в ходе ее расследования, она рассчитывала добиться от сената Берлина выдачи всех досье по проекту Кентлера, еще скрываемых в его архивах. Возможно, эти данные помогут установить личность ее мучителя и многих других. И это не считая того, что она рассчитывала обнаружить на флешке, захваченной у Пассажира.
Она спокойно сняла вырезки со стен и уложила в картонные коробки и папки, которые составила в углу комнаты. При виде фотографии родителей она заколебалась, потом разорвала ее пополам.
Очень скоро стены стали чистыми, а с ее сердца свалился камень. Грейс обвела пустой кабинет взглядом и вздохнула с облегчением.
Затем она закрыла за собой дверь, унося три документа: портрет отца, отделенный от портрета матери, изображающий черты юного Лукаса набросок, выполненный через много лет после событий, и снимок храброго Скотта Дайса, сделанный одним из репортеров.
Она вынула из кармана перочинный ножик-брелок и аккуратно положила в ящик ночного столика вместе с рисунком и вырезкой из газеты. Потом долго смотрела на оторванную часть фотографии. Со слезами на глазах она рассматривала встревоженное лицо человека, ожидающего возвращения дочери, которую он так любил.
– Спасибо… папа, – прошептала она.
Грейс уже думала о том, как поместит эту фотографию в семейном склепе на кладбище. Но в противоположной стороне от могилы ее матери, которую, должно быть, похоронили люди из «Олимпа», озабоченные тем, чтобы смерть этой старухи не вызвала подозрений у полиции и жителей поселка.