– А вот теперь, Золот, уже я тебя провел. Не будет завтра вам никакой казни, если только вы не решитесь казнить труп…

С этой злорадной мыслью (как я умело провел тюремщиков!) ложусь на пол, позволив холодным и сырым камням впиться в кожу. Несильная боль вскоре перестает беспокоить, и я, удобно умостив затылок на валике из рубашки, с удовольствием расслабляюсь. В голове приятно шумит от выпитого (с голодухи быстро захмелел), в животе разливается уютная теплота от обильной жирной пищи. Все, теперь уже можно засыпать.

Остаточный вкус груши во рту вновь напомнил о Энтаре. Неожиданно чернота каземата отступила – и я услышал заливистый смех своей трехлетней дочери, юрко убегающей от меня между кустов ируцы. Я ведь запрещал ей есть мелкие синие ягоды, потому что сам не знал, можно ли употреблять их в пищу, – а она ела! Впрочем, местная детвора также любила эту ягодку и смело ела, да и росла ируца совсем рядом с людским жильем. Так что я волновался не очень сильно – разве что животик заболит. Но ведь обходилось…

И вот сейчас я отчетливо слышу ее заливистый смех – и вижу ее, крохотную девчушку в легком сиреневом платьице. Оно мелькает между кустами – и я азартно бросаюсь догонять, так же весело смеясь, вторя дочери…

– Милый, иди домой! Домой!!! Домой… домой…

Голос Эонтеи отчетливо раздается в голове – и я разворачиваюсь и следую к нему. А потом бегу. А потом… Потом я испытываю вдруг невероятное чувство полета – парящей невесомости и струй теплого воздуха, обдающего мое тело… Я летаю – как в детстве, во сне… Да, летаю… Так ведь я же и сейчас сплю!

Отбросив все сомнения, я предался этому восхитительному чувству полета, полета навстречу чему-то – или Кому-то – светлому и лучистому, и… невероятно доброму, уже издалека согревающему своими нежнейше-теплыми лучами…

Осень 760 г. от основания Белой Кии

Замок степной стражи Барс

Польный гетман юга герцог Бергарский

– Проклятый щенок!

Я с ненавистью воззрился на возведенные напротив моего войска укрепления: высокий вал со рвом, гиштанские рогатки у его подошвы – миновав первое препятствие, воины неминуемо затормозят у жиденького, по сути, укрепления, но ведь затормозят! И станут прекрасной мишенью для стрелков противника.

Вал широкой дугой преградил подступы к крепости – и я уверен, что, лишившись артиллерии, молодой волчонок не преминул заложить в его подошву земляные орудия. А за гребнем нас ждут копейщики… Нет, атаковать в лоб не вариант.

Обойти крепость возможно, но с противоположной стороны ее стены до половины обложены кирпичом и стоят на возвышенности, а крепостной ров отвесно подведен под их подошву. И башен на две больше, противник, имея возможность маневрировать стрелками (в голой степи мне хитрого маневра не скрыть), с успехом будет отражать штурм залпами огнестрелов. Кроме того, у волчонка достаточно конницы, которую он может повести на вылазку в самый разгар боя. Ситуация… А все Торог, будь он неладен! Его отчаянное сопротивление у Волчьих Врат съело наши запасы пороха на восемь десятых, так что в Рогору я углубился лишь с легкой полевой артиллерией – да и ту следует использовать разве что для отражения вражеских атак. Но никак не для правильной осады и штурма!

– Позовите мне великого князя!

Все начиналось неплохо – наше завоевание Рогоры. Разбитый Аджей – как оказалось, официально признанный наследником перед самой битвой, – бежал, силясь спасти горстку уцелевших воинов. Его можно было – и следовало! – догнать на следующий день, ну, может, на вторые сутки погони, и окончательно добить. Но вместо этого Якуб, будь он неладен, закатил победный пир, а после с триумфом удалился, забрав с собой две трети армии и всю целиком панцирную конницу, в том числе и гусар. Государственная необходимость, как же… Впрочем, зерно истины в его опасениях есть, спорить не буду. Да и для восьми тысяч оставшихся мне бойцов достойного соперника не предвиделось, по крайней мере поначалу. Наконец, сопротивление местного населения удавалось легко подавить при помощи имени Торога, оставшегося с моим корпусом. Его имя в Рогоре значит многое, а сам истинный наследник Рогоры плотно привязан к нам семьей. Единственное условие, что поставил передо мной сын Когорда, это сохранение жизни, здоровья, чести и имущества наших подданных. И поскольку это предложение было созвучно моим планам, я издал строгий приказ по армии мирного населения не грабить и бесчестья не творить. А чтобы было понятней, казнил десяток отморозков, что попались на изнасиловании в первой же деревне. Причем слушать никого не стал, а просто среагировал на слова Торога, до которого жители и донесли жалобу. Это убедило воинов, что особой справедливости в подобных вопросах искать не стоит и даже если и будет какой спорный момент, командиры примут сторону обиженных и угнетенных. Что, в свою очередь, заметно поубавило пыл многих горячих и лихих парней, и корпус сумел пройти по встречным землям, не оставив за собой разграбленные пепелища ограбленных и поголовно вырезанных деревень, как это было с ландскнехтами.

Уставшая от войны Рогора оплакивала своих сынов и спешно готовилась к сбору урожая – рабочих мужских рук катастрофически не хватает, и зима для местных будет явно непростой. Осознавая это, я поддержал предложение Торога ограничить до минимума налоги этого года, не выбивать долги из семей, лишившихся кормильцев, и даже брать дань металлическими корами (хотя последнее чистое безумие!).

Отношения с законным наследником Рогоры нельзя назвать радужными – первое время он не хотел никого слушать и только дико ругался, пугая моих переговорщиков. Дошло до того, что ему пришлось связать руки – в приступах гнева Торог бросался на охрану, и это стоило драбантам пары серьезных увечий. В итоге мне пришлось лично идти и увещевать его, с одной стороны, напирая на то, что в Варшане осталась его семья, с другой – взывая к чувству долга теперь уже официально состоявшегося наследника Рогоры, и, наконец, объясняя, что его отец уже решился на смерть, согласившись на сам обмен. И что, в сущности, ситуация особо не отличается от той, что принял Когорд.

Разве что Рогора более не обладает войском, представляющим собой прямую угрозу Республике.

Вообще-то сейчас, постфактум, идея об обезглавливании войска мятежников и последующем его уничтожении ложной атакой по фронту и одновременными ударами с тыла кажется уже не столь радужной. Нет, громкая, грандиозная победа над мятежниками была необходима – иначе международный престиж Республики, и так скатившийся вниз, пал бы дальше некуда. И дело тут не столько в казни вождя повстанцев, сколько в демонстрации силы. Это во-первых. А во-вторых, даже держа Торога на коротком поводке, но сохранив в его подчинении боеспособную армию, мы неоправданно рисковали. Наемников еще нужно успеть нанять, шляхетское ополчение собрать «посполитым рушением» – а рогорцы вполне способны скрытно провести мобилизацию и ударить по южному гетманству. К тому же, даже обеспечив абсолютную преданность Торога, мы не были застрахованы от того, что его просто сместит какой-либо авторитетный и инициативный военный вождь – да хоть тот же волчонок Аджей! Собственно, после официального признания Когордом первый претендент на роль лидера очередного восстания. Наконец, у Торога есть сестра, обладающая определенными правами на престол, и она также могла бы стать ширмой-знаменем для недовольных… Ко всему прочему добавилось мое жгучее желание взять реванш за разгром у Дубца – после суток-то блуждания по местным лесам и двух – бешеной скачки! На скопившееся в тылу повстанцев шляхетское ополчение я вышел чудом уже перед самой битвой – а ведь должен был прийти во главе собственного войска! И все-таки хорошо, что в отряде, который по заранее согласованному плану битвы должен был перейти в мое подчинение, подготовили мое знамя… Так вот, когда я вышел к ним, я горел лютой жаждой крови врага, ибо половину первых суток блуждания в лесах на меня шла настоящая охота – как на дикого зверя…