– Так этими же словами вы оправдываете поступок короля Якуба!

– Вы забываетесь, Золот. Слово монарха должно быть нерушимо, как булатная сталь. В противном случае ему просто перестанут доверять, что неминуемо приводит к потере уважения… А кого не уважают, с тем и не считаются. И, какие бы поступки я ни совершал, я ни разу не нарушил слово, которое дал будучи королем!

В каземате вновь повисла тягостная тишина, прерываемая лишь капелью.

Кап… кап… кап… кап… кап…

И вновь молчание прервал лех:

– Завтра вас ждет казнь… Но какой она будет, решать вам.

Устало откинувшись на неровную каменную стену, я с сомнением пожал плечами:

– Это как?

– Король хочет предать вас позорной казни через прилюдную порку, колесование и четвертование. Но если вы признаете свои многочисленные злодеяния перед Республикой, а после публично покаетесь перед Якубом – на коленях, – он заменит все неприятные и недостойные вас процедуры одним лишь отсечением головы.

– Ахахахахах!!!

Лех вздрогнул от моего смеха.

– И вы… хах… думаете… хах… что я настолько глуп или слаб, что сможете меня провести, как ребенка?! Серьезно – я должен публично покаяться, предать все, во что верил и чего добился, и меня все равно казнят, разве что быстро? Да вы идиот, Золот, раз решились такое предложить.

Последнее выражение не особенно понравилось новоиспеченному герцогу, и все же он счел необходимым продолжить увещевания:

– Вы забываете о сыне.

– Да что же… Ну нельзя меня настолько недооценивать! Послушай, если ты и сумел меня провести в прошлый раз, так только потому, что я не знал о горных проходах, ведущих нам в тыл, и в принципе не задумался об этой возможности. Но ведь, по сути, вы лишь повторили мое же действие из прошлой кампании, вот и все! А твои слова насчет сына – пустой и жалкий блеф. Нет, конечно, если твой король кретин и он решит сделать мученика не только из меня, но и из Торога – так вперед и с гимном. Тем самым он подпишет приговор как своей власти, так и Республике в принципе.

– О чем вы…

– Да ладно, Золот! Всерьез считаешь, что я не знаю о результатах битвы – в смысле, ваших потерях? Полторы тысячи гусар из четырех, две тысячи шляхтичей из числа панцирной конницы… Сколько там осталось вашей ударной кавалерии? Тысяч шесть от силы – вместе с гусарией? А пехота? Бергарский потерял больше трети более или менее натренированных пешцев, а в боях с моими сыновьями погибли все ландскнехты. Я знаю, что оставшиеся кондотьеры разорвали контракт с королем после штурма Волчьих Врат. Так что у вас осталось? Король не отступил от Львиных Врат, разгромив армию Рогоры, – он бежал, бежал как можно быстрее в Варшану, создать хотя бы видимость того, что у Республики остались силы.

И в этих условиях вам уже не покорить Рогору силой оружия. Даже если Бергарский с теми жалкими огрызками, что вы ему отрядили, разобьет Аджея в бою и уничтожит крепости стражи, сил взять королевство под контроль ему не хватит. А уцелевшие воины и стражи раздуют такое партизанское движение, что мало вам, вонючим бастардам, не покажется!

Лех промолчал, несмотря на прямое оскорбление.

– Так что мой сын вам нужен сейчас, как вода страннику в пустыне. Да его сейчас даже в Варшане нет, наверняка он с гетманом юга… Ведь лишь его именем вы сможете худо-бедно замирить Рогору и создать хотя бы видимость того, что взяли ее под контроль. И повторюсь, если Якуб полный кретин – то только в этом случае он догадается отправить под нож курицу, несущую золотые яйца. Казните Торога – и вместе мы станем мучениками, знаменем, в тысячу раз более славным и известным, чем Эрик Лагран по прозвищу Мясник. И тогда все ваши жертвы и усилия по захвату Рогоры станут напрасны.

– Допустим так. Но у нас остаются ваш внук и его мать, и…

– Золот, серьезно: еще раз нанесешь мне оскорбление подобной глупостью, и оковы меня не удержат!

Свирепо звякнув цепями, я продолжил:

– Вы ничего не посмеете сделать ни сыну, ни жене Торога. Его сын – это наследник и ваш единственный шанс воспитать будущего великого князя лояльным Республике. А супруга… Пока она цела и невредима, он будет хранить ей верность, а значит, останется связанным сразу двумя поводками. Но если с ней хоть что-то случится… Пока Торог будет горевать, остатки рогорского дворянства, не запятнавшего себя предательством – а может, и кто-то из местной оппозиции, – подсунут под него послушную и ласковую красавицу… И все. Поводка нет, Торог любит другую женщину, семья которой получит определенное влияние на него… А там и дети пойдут. И сын погибшей матери может стать не единственным и не самым вероятным наследником! Так что нет, если хоть немножко мозгов в ваших головах осталось…

Золот молча встал и направился к двери. И обернулся, лишь стоя в распахнутом проеме:

– Завтра ваша казнь, Когорд. Так что прощайте.

– Лех… стой.

Герцог в нерешительности замер. Но я замолчал, и Золот в конце концов раздраженно воскликнул:

– Ну что еще?!

– Я готов подумать над твоим предложением… Если вы приведете ко мне невестку и внука. Пусть они меня посетят сегодня – и завтра утром я дам тебе точный ответ.

– Стоит ли их приглашать сюда? – Золот скептически осмотрел камеру.

– Стоит. Мои глаза настолько отвыкли от света, что я боюсь потерять зрение, выйдя под чистое небо. Пусть здесь – ребенок все равно ничего не запомнит, а мать видела картины и похуже. Только парашу надо… Сам понимаешь.

– Я распоряжусь даже насчет нормальной еды. Но, Когорд, если вы в итоге откажетесь повиноваться, я обещаю, что ваши родные будут наблюдать за четвертованием в непосредственной близости!

Внимательно посмотрев в лицо леха, я внушительно произнес:

– Завтра. Утром. Я. Дам. Ответ. Приведи ко мне моих родных, Золот…

Их не было долго. Слишком долго. В какой-то момент расслабляющая легкость, пришедшая на смену тупой, изнуряющей боли, невыносимо терзавшей левое плечо, отступила. Я здорово испугался, что не успею, но в тот момент, когда я уже был готов отказаться от борьбы и провалиться в обещающий избавление сон, дверь вновь заскрипела.

В дверном проеме четко обрисовался тонкий женский силуэт со свертком на руках. Но, судя по учащенному дыханию женщины и ее нерешимости сделать еще один шаг, она здорово боится. Думаю, даже мне на ее месте было бы не по себе.

– Лейра, не бойся, это не место вашего заточения, не посмеют. Просто я попросил их привести тебя – попрощаться… Золот, если у тебя осталась хоть капелька дворянской чести, оставь нас.

Показавшийся за спиной девушки мужской силуэт глухо отозвался:

– У вас полчаса.

Невестка сделал неуверенный шаг, еще один и еще.

– Аккуратнее, вот тут выемка, у правой ноги… Так, да… Вот стул.