Проблема возникает тогда, когда государственные ассигнования начинают восприниматься не просто как помощь неимущим, а как средство преодоления рецессии. Такие расходы могут стимулировать экономическую активность до тех пор, пока у государства есть деньги. Но реальный рост экономики является следствием повышения производительности и эффективности расширенного экономического порядка, который вряд ли можно улучшить государственными ассигнованиями на общественные работы для поддержки неимущих. Если повышение налогов, вмешательство регулирующих органов или нестабильность валюты препятствуют росту производительности, проблему не решить с помощью государственного спонсирования общественных работ.

Тезис о том, что государственные расходы ведут к экономическому росту, стал центральным положением меркантилистских теорий в период 1600–1750 годов, которые возникли как реакция на войны и сложности в экономике. Промышленная революция, набравшая обороты со второй половины XVIII века, и способствовавшая ее зарождению классическая экономика покончили с меркантилисткой доктриной потребления. Джон Стюарт Милль в 1830 году подверг критике подобные взгляды — за 106 лет до публикации «Общей теории» Кейнса:

«До появления сих великих авторов, открытия которых придали политической экономии присущий ей сравнительно научный характер, представления о причинах национального богатства, исповедуемые повсеместно как теоретиками, так и практиками, основывались на неких общих идеях, которые всеми, кто уделял значительное внимание данному предмету, ныне справедливо почитаются совершенно ошибочными.

Среди ошибок, которые оказали наиболее пагубное влияние и в наибольшей степени помешали становлению верных представлений об объектах нашей науки и о той проверке, которой следует подвергать решения выдвигаемых ею вопросов, была чрезвычайная важность, придаваемая потреблению. Согласно общепринятой точке зрения, главной целью законодательства в сфере национального богатства является создание потребителей. Интенсивное и быстро растущее потребление было тем, к чему стремились производители всех классов и категорий во имя того, чтобы обогатиться самим и обогатить страну. Это явление под разными наименованиями — экстенсивное потребление, быстрое обращение, значительные денежные траты и иногда totidem verbis этими самыми словами> активное потребление — считалось главным условием процветания.

Нам нет необходимости на данном уровне развития нашей науки оспаривать эту доктрину в ее наиболее вопиющих в своей абсурдности формах или проявлениях. Значительные правительственные расходы, направленные на поддержание промышленности, больше не приносят пользы. Налоги больше не расцениваются как «небесная роса, которая вновь возвращается обильными ливнями». Больше никто не считает, что производителя можно облагодетельствовать, забрав у него деньги, если вернуть их снова в обмен на его товары. За последние два века ничего не могло сильнее поразить мыслящего человека ощущением пустоты политического резонерства, чем приятие общественностью доктрины, которая доказывает (если она вообще что-то способна доказать), что чем больше берешь у людей из кармана для покрытия расходов на свои удовольствия, тем богаче они становятся; что человек, укравший деньги из магазина, облагодетельствует ограбленного им торговца, если потратит деньги в том же магазине, и что та же самая операция, достаточно часто повторяемая, позволит этому торговцу разбогатеть»[60].

Идея о том, что посредством манипуляций с денежной системой можно управлять потреблением и экономикой, стара, как сама девальвация. Китайский мыслитель Куань Цу, умерший в 645 году до н. э., писал:

«Когда деньги высоки, товары низки; когда товары высоки, деньги низки… Правитель должен управлять стоимостью зерна, денег и золота, и империя придет в равновесие»[61].

Эта идея получила второе рождение в трудах меркантилистов. Как пишет Жерар де Малин в «Трактате о язвах Английской республики» (Treatise on the Canker of England's Commonwealth, 1601): «Чем больше готовых денег заработают наши купцы, в звонкой ли монете или в подлежащих обмену бумагах, тем большему числу людей они предоставят работу в производстве отечественных товаров, и вследствие этого цены вырастут, способствуя увеличению количества путем привлечения большего числа работников». Меркантилисты всегда выступали за то, чтобы власти контролировали денежную массу по собственному усмотрению. Одной из целей меркантилистской политики торговых ограничений была инфляция, вызванная удержанием золота и серебра в пределах государства. Пожалуй, наиболее откровенно об этом пишет Джон Ло, размышляя о том, как справиться с постигшей шотландскую экономику депрессией. В книге «Деньги и торговля, рассмотренные в связи с предложением об обеспечении нации деньгами» [62] он убеждает читателей, что эмиссия банкнот решит проблему нехватки денег, снизит процентные ставки, увеличит объемы производства и сократит безработицу. Свои идеи Лo реализовал в 1718 году, когда занял пост министра финансов Франции; возникший в результате «Пузырь Миссисипи» лопнул, дав мощный толчок инфляции.

Меркантилистскую идею о том, что экономикой можно управлять, меняя количество денег и кредитные ставки, лучше всех сформулировал Джеймс Денхем Стюарт, известный как «последний меркантилист». В 1767 году в книге «Исследование принципов политической экономии» Стюарт описывает представшего его внутреннему взору неподкупного государственного деятеля, наделенного чуть ли не сверхчеловеческой мудростью и способного контролировать денежную систему страны:

«Он всегда должен соблюдать верную пропорцию между промышленными товарами и количеством эквивалента [денег] в обращении на руках у своих подданных, чтобы те могли купить эти товары; чтобы благодаря постоянному и осторожному управлению он всегда мог либо унять расточительность и пагубное пристрастие к роскоши, либо увеличить объемы производства и потребления в стране — в зависимости от того, какие изменения в духе времени и в естественном ходе событий диктует ситуация, в которой оказался его народ….

Государственный деятель, который позволяет себе целиком и полностью сосредоточиться на <денежном> обращении и продвижении всех видов предметов роскоши, может зайти слишком далеко и разрушить ту отрасль, которую он решил поддержать. Это происходит в том случае, если вследствие потребления на внутреннем рынке повышаются цены, что сказывается на экспорте.

Следовательно, ему предстоит определить, когда подстегнуть потребление в интересах производителей, а когда его ограничить, чтобы помешать распространению роскоши»[63].

По мнению Стюарта, обязанности государственного деятеля на этом не исчерпываются. Ему следует самому контролировать процентные ставки и компенсировать повышение налогов наращиванием денежной массы, чтобы предприниматели не утратили энтузиазма:

«Если государственный деятель внезапно решит повысить налоги, не останавливая производства, потребность в котором к настоящему моменту заметно возросла, он должен увеличить объем находящегося в обращении эквивалента пропорционально увеличению спроса на него»[64].

Двумя столетиями позже — в 1971 году — именно так был разрушен мировой золотой стандарт: Ричард Никсон попытался побороть рецессию, вызванную преимущественно предпринятым